Сюзерен

— Рассветет скоро, княже, — заметил едущий рядом с Егором воевода Онисим Раскоряка, прозванный так за широченные плечи и приземистую фигуру.

Кроме чрезвычайной силы и ловкости, Онисим отличался незаурядным умом и личной преданностью, за что к нему и благоволил князь, поставив во главе дружины. Ох и дружина была — молодец к молодцу! Все парни сильные, рослые (куда там французам!), в новгородских — по итальянским да немецким лекалам — латах, прочных и легких, полтора пуда весу — самое большее! Окромя мечей да татарских сабель вооружены шестоперами, цепами, палицами, у кого и ручницы, и аркебузы — те уж куда как ручниц удобнее: массивный приклад имеется, целиться лучше. Хотя куда там целиться — на полсотни шагов прицельного боя едва хватало, однако шагов с двадцати свинцовая пуля запросто пробивала рыцаря в доспехах, да еще вместе с конем! Конечно, арбалет куда убойнее и бьет дальше… однако и стоит раз в десять самого доброго аркебуза дороже. Да и стрелы еще… пули-то лить гораздо быстрее и легче.

Вообще же в реальном бою куда больше был пригоден лук — заряжать не надобно, знай себе шли стрелы. А вот в засаде или в вагенбурге — тут лучше арбалет, аркебузы, ручницы. Больше все-таки склонный к огнестрелам, Егор луки, однако, тоже ценил и всегда оружие в отрядах комбинировал, даже к английским лучникам, помимо копейщиков, еще и дюжину аркебузиров приставил.

— Жирона, князь!

Воевода вытянул руку, да Егор уж и сам заметил впереди, за излучиной, маячившие в утреннем тумане башни.

— Стены-то высоки, однако.

— И ворота крепкие.

— А речка-то так промеж города и течет…

— Там у них и мост — вона!

Под первыми лучами солнышка туман быстро уходил, поднимался к небу, таял, словно апрельский снег, и все уже было хорошо видно: и песочно-серый шпиль собора, и башни, и стены, и мост — основательный каменный мост через реку, соединявший две стороны города.

— Что это там, у реки? — прищурившись, всмотрелся молодой князь. — Лодки, что ли?

— Лодки, княже.

— Та-ак…

Приказав располагать артиллерию, Егор надолго задумался, невольно любуясь пушками — огромными сварными бомбардами весом три и даже пять тонн, похожими на ступки алхимиков мортирами на хиленьких переносных лафетах — при стрельбе орудия вкапывали в землю, — изящными вытянутыми гаковницами и фальконетами… В рассеянном утреннем свете тускло поблескивали медные, чугунные и бронзовые стволы. Резко пахло порохом и дымом только что разожженных костров.

По приказу князя самые крупные бомбарды нацелили на воротные башни, а найденные на берегу рыбачьи лодки связали вместе, устроив нечто вроде плота, на который поместили изрядный запас пороха и — для пущей убойности — камни, в коих в ближайшей округе недостатка не было.

— Рассчитайте длину фитиля так, чтоб точнехонько под мостом взорвалось, — задумчиво приказал князь пушкарям, и те опрометью бросились исполнять.

Вначале пустили к мосту пустой челнок — посчитали… Вывалившие на стены крепости горожане грозились кулаками и ругались, а кое-кто даже пытался достать осаждавших стрелами — но из-за большого расстояния безрезультатно.

Ого! С воротной башни вдруг рявкнула пушка… пушечка, судя по звуку. Не причинив никакого вреда, ядрышко позорно упало в реку. Русские артиллеристы презрительно захохотали, усердно делая свое дело, что требовало немало труда и мужества. Огромные бомбарды подтянули ближе к воротам, установили от стрел деревянные щиты-павезы, прикатили ядра — каменные и (на первый выстрел) чугунные. Князь предполагал обойтись именно одним, ну, двумя выстрелами, вовсе не собираясь втягиваться в уличные бои, и сразу же послал осажденным парламентера с грамоткой, в коей описал условия сдачи.

Десять пар лошадей, три тысячи флоринов и еще на столько же — продуктов и фуража.

Так себе, смешные запросы, вполне горожанам Жироны посильные… Однако на том ультиматум вовсе не заканчивался, ниже шло странное: «Башни: пятнадцать пар лошадей… пять тысяч флоринов».

А потом: «Мост: двадцать пар… десять тысяч флоринов… Собор: тридцать пар… тридцать тысяч…»

— А поймут они, княже? — засомневался воевода Онисим.

Егор хмыкнул:

— Поймут. Тут ведь по-каталонски написано. К тому ж мы им сейчас же все поясним — весьма убедительно. Сейчас вот, гонца обождем…

Вернувшийся парламентер — молодой француз из отряда Ла Гира — лишь уныло пожал плечами да пожаловался:

— Они там смеялись.

Князь вскинул глаза:

— И как смеялись? Обидно?

— Да, обидно, наверное. Видать, знают, что для полноценной осады нас слишком мало.

— Смеется тот, кто смеется последним!

Сноровисто зарядив бомбарды, канониры между тем доложили о готовности к выстрелу, и Егор, с нехорошим прищуром поглядев на город, взмахнул рукой:

— Огонь!

Изрыгая пламя и густой беловато-зеленый дым, дернулись, подпрыгнули на лафетах бомбарды. С адской силой ударили в стены ядра — обе надвратные башни обрушились, на глазах изумленных защитников превращаясь в груды камней. Однако даже после столь наглядной демонстрации силы никто не торопился вывешивать белый флаг, и князь, не колеблясь, приказал пускать брандер.