Сюжет Бабеля

Где происходит действие рассказа? Как будто, во Франции... Отчего же тогда рассказчик-санитар, говоря о раненном летчике, считает нужным уточнить: «привезли к нам разбившегося летчика-француза — m-r Drouot»? Такая деталь — национальность — была бы понятна, кабы речь шла о бельгийце... И как в госпитале оказался другой раненый — «корявый мужичонка Дыба»? Как ударение ни ставь (Дыба или Дыба) — Dubois он не станет... И если госпиталь находится во Франции, откуда взялась медсестра Кирдецова?

Для ответа на эти вопросы придется вспомнить не самый известный эпизод Первой мировой — пребывание во Франции русских экспедиционных войск. 1-ю особую пехотную бригаду под командованием генерал-майора Н.А. Лохвицкого доставили в Марсель 20 апреля 1916 года, а в августе из Архангельска отбыла 3-я особая бригада под командованием генерала В.В. Марушевского.

Войска были полностью экипированы, не было только своих врачей — одни санитары. И это не было упущением: лечение раненных и больных русских воинов французская сторона приняла на себя{55}. Так русские солдаты оказались во французских госпиталях.

Еще один момент: хронологический. Прибытие раненного летчика рассказчик приурочил к 3-му дню Пасхи. Это не мог быть 1917 год — православная Пасха в том году пришлась на 15 (по старому стилю — 2-е) апреля, католическая — на 7 апреля. А рассказ Бабеля появился в печати 13 марта!

Остается Пасха 1916 года — православная, пришедшаяся на 23 апреля (10 апреля по старому стилю) и совпавшая с католической. Но русские войска прибыли в Марсель 20 апреля, и вряд ли кто из солдат успел за это время очутиться в госпитале.

Так что, скорее всего, Бабеля в данном случае интересовала не календарная точность.

В 1917 году о Франции Бабель мог лишь мечтать... Какими же источниками он пользовался? Видимо, сведениями очевидцев и газет. На газетный источник может указывать не самая распространенная фамилия сестры милосердия — Кирдецова. Под псевдонимом «Кирдецов» печатался Григорий Львович Дворжецкий (1880 — † не ранее 1940, в заключении), бывший сотрудник «Еврейской энциклопедии», будущий сменовеховец, а в годы Первой мировой войны — копенгагенский корреспондент «Биржевых ведомостей».

Вернемся к рассказу. О Doudou сказано, что она была содержанкой генерала С. То есть женщиной, продающей свою любовь за деньги, пусть даже и единственному клиенту.

Поведение французских проституток в военное время вызывало у Мопассана особый интерес («Пышка», «Мадмуазель Фифи», «Койка № 29»), причем он полагал, что и выйдя на панель, француженка остается патриоткой{56}. А патриотка даже продажную любовь врагу не отдаст!

И оттого еврейка Рашель услышав, как прусский офицер оскорбляет Францию и французских женщин, погружает в шею врага фруктовый нож. Еврейка Юдифь и пруссак Олоферн!

О том, что в «Мадмуазель Фифи» Бабель разглядел именно этот девтероканонический смысл, свидетельствует рассказ «Гюи де Мопассан», где муж Раисы Бендерской, оставив жену наедине с рассказчиком, отправляется слушать оперу Серова «“Юдифь” с Шаляпиным» — Олоферном.

Кстати, Олоферна Бабель упоминает в рассказе «У святого Валента», говоря о костеле, расписанном Аполеком:

«В этом храме Берестечка <...> святые шли на казнь с картинностью итальянских певцов и черные волосы палачей лоснились, как борода Олоферна».

Так что своего Олоферна Бабель, скорее всего, писал с Шаляпина (см. илл.), совершенно не случайно вставив сюда оперный мотив: «с картинностью итальянских певцов».

Итак, по Мопассану, падшую француженку одолевают две страсти — любовь к отечеству и ненависть к врагу.

Но Doudou встречается не с врагами — ее окружают только свои. В госпиталь она поступает благодаря рекомендации генерала С. Трудно предположить, что инициатива эта исходила от генерала — утомительная работа в госпитале вряд ли способствовала воплощению генеральских эротических фантазий. Так что, вероятнее всего, генерал лишь исполнил просьбу самой Doudou. И в госпитале «она благоговела перед всеми солдатами и ухаживала за ними как прислуга».

Госпиталь этот, кстати, не совсем обычный — обращаясь к сестре милосердия Кирдецовой, Doudou называет ее та sœur «моя сестра». Можно было бы думать, что такое обращение («сестра») вызвано служебными обязанностями Кирдецовой, но это не объясняет появления притяжательного местоимения «моя». И что могло заставить старшего врача назвать «братом» самого ничтожного из пациентов: «Ты бы, брат Дыба, постыдился...»?

А стыдиться тот был должен — позволил женщине застегивать себе кальсоны.

Но саму Doudou это ничуть не оскорбило и не унизило, и она, подняв «тогда ласковое, тихое лицо <...> промолвила: “Oh mon docteur, разве я не видела мужчин в кальсонах?”».