Сюжеты Ельцинской эпохи

В новое тысячелетие Россия входила с большим вопросительным знаком, формальную часть этой футурологической фигуры составлял вопрос, заданный остроумными иностранцами в Давосе в начале 2000 года: «Кто такой этот мистер Путин?».

Может быть, читатель, листающий эти страницы, уже знает, кто такой этот Путин. Осенью и зимой 1999–2000 годов Путин оставался то ли «черным ящиком», то ли «чистым листом» — его называли по-разному. И публицисты один за другим пытались в обход официальной пропаганды разобраться в путинской сущности — по тем ее признакам, которые казались существенными, а не фасадно-предвыборными.

Без пяти минут президент, Путин остается все такой же загадкой, как и в начале своего премьерского срока. Недостаток всякого знания рождает компенсаторные реакции — домыслы, анекдоты, прогнозы…

Любимая фобия интеллигентов

Политический фольклор уже начал осваивать новое явление, этот черный ящик по имени «Путин». Сразу пошли все эти «Распутин, два Путин…», «путина»… Становится популярной шутка «Это каким же должен быть новый президент, чтобы к прежнему относиться с любовью?» Есть в ней эдакий горделиво-трагический подтекст. У журналистов должно войти в обиход восклицание «Да ты что, путин тебе на язык!». Тоже, кстати, фраза с намеком на некоторые грядущие обстоятельства.

Ожидаемое закручивание гаек, кажется, воспринимается в некоторых интеллигентских кругах с мазохистским упоением. Неистребимый в России дух диссидентства, увядший при Ельцине, жаждет реванша за то, что предыдущая власть не создавала ну никаких условий для нормального честного диссидентства — просто не обращала на него внимания. Негодование и страх по поводу грядущей диктатуры высказываются с явным предвкушением, которое можно объяснить только одним: у советской интеллигенции собственная гордость, и общим аршином ее не измерить.

Другая, лоялистски настроенная интеллигенция выражает страхи в вопросно-риторической форме: «Вот всем хорош Владимир Владимирович… вот как бы он еще пообещал, что не будет делать того плохого, что про него говорят…» Робко просят развеять свои смутные сомнения и тревоги: дескать, если эти сомнения и тревоги развеять, то тогда уж мы точно его всемерно поддержим. Ну да ничего — и так поддержат.

Но все эти настроения происходят не от знания, что Путин именно такой, а от незнания, какой он. Для прогноза же лучше использовать какое ни на есть знание.

И что известно о Путине?

Единение в единстве

Если для Ельцина в момент восшествия на престол главными политическими аргументами были популярные лозунги (борьба с привилегиями, гласность и т. п.), то главным политическим аргументом Путина является высокий рейтинг, то есть… виртуальная популярность в чистом виде. Или даже так — вера всех (абсолютно всех, даже оппонентов) в его решающе высокий рейтинг. Неважно, как пройдут мартовские выборы: Путин уже состоялся как политик с высоким рейтингом, политик, получивший поддержку большинства населения.

В начале 1990-х люди шли за лозунгами, в конце 1990-х — за рейтингами.

Лозунг, при всей своей оберточности, все-таки вещь содержательная. Соответственно, лозунг возбуждает не только сторонников, но и оппонентов. Время Ельцина — это время политических баталий, в которых ему с большим трудом, на грани проигрыша (в 1991-м, в 1993-м, в 1996-м) удавалось добиваться незначительного, но все-таки решающего перевеса над оппонентами.

Лидер, располагающий небольшим перевесом, вынужден апеллировать к меньшинству. Общество с незначительным преобладанием большинства над меньшинством поневоле склоняется к культуре консенсуса — слишком все шатко. Такой была Россия в конце ельцинского срока. Этим объясняются, к примеру, ежегодные лояльные голосования Госдумы за правительственные бюджеты. Кремль считался с оппозиционной Думой, Дума отвечала взаимностью.

Если же лидер располагает поддержкой подавляющего большинства, то позиция остальных особой роли не играет. Легитимность, данная большинством, выглядит убедительнее процедурного регламента (который обычно выступает арбитром в состязании большинства с меньшинством).

Другими словами, если большинство — подавляющее, то санкция этого большинства становится важнее процедуры (что, кстати, и было проиллюстрировано в новом парламенте).