Сиверсия

Лавриков почувствовал его настроение, с таким Олегом Скворцовым надо было поговорить.

– Как спалось?

Тот пожал плечами.

– Не знаю. Никак. Тут муть какая-то снится. Не хочу про это.

– Тогда про женщин.

– Почему про женщин?

– Самая благодатная тема.

– Ну, про женщин, так про женщин.

Скворцов вздохнул, зевнул еще раз.

– Вот живу я, Женечка, с женщиной, с которой последние лет десять мы никогда не сходимся ни в чем, даже в оценке погоды.

– Но вы с Людкой вместе. Значит, что-то вас крепко связывает, несмотря на противоречия.

– Как там у Эдуарда Асадова? «Весь свой век я был скромней апрельского рассвета…»

– Красиво.

– Нет. Правильно. Так точнее. А еще дети. Так и едешь по накатанной. На заднице. Так что про женщин у меня скучно получается. Всю жизнь с одной. Всю жизнь для одной. За буднями любовь куда-то делась. Остались одни обязательства. От обязательств уже тошно обоим, но сила привычки берет свое, и лень что-то менять. Давай лучше ты, Женька. Кстати, мне очень понравилась твоя Алина, – без перехода сказал Скворцов. – Когда на свадьбу-то позовете? Селедки под шубой хочется. Опять же «Горько!» покричать…

Лавриков был рад, что Скворцов не видит сейчас его лица.

– Чего молчишь? – Скворцов дернул его за рукав.

– Не будет селедки, Олежек.

– Что так?

Лавриков пожал плечами.

– Ты стала лучом закатным и шорохом за окном, первым лучом рассветным и сизой крикливой чайкой в мареве голубом… Хватит об этом!

– Как это хватит? Почему это хватит?

– Тьфу ты! – в сердцах сказал Лавриков. – Зачем, дурак, тему предложил?

Он прислушался. Среди сонного сопения было слышно, как кто-то тихонько стонет.

– Тихон?

– Тот, что с раной на спине? Вроде бы да.

– Пойдем посмотрим. Я включу фонарик на малый. На ноги никому не наступи. Да, Олежек, ты ближе, у Володи Орлова чемоданчик с медициной возьми. Он его под голову вместо подушки приспособил.

Скворцов деликатно толкнул Орлова.

– Володя, чемодан отдай.

– Чего вы, позвонки, в ночи шастаете? – зевнув, спросил он. – Спали бы.

– Тихону плохо. Мы с Женей посмотрим.

– Ну-ну, – буркнул Орлов и перевернулся на другой бок.

У Тихона дела были плохи. Он стонал в бреду. Судя по его пылающему лбу и горячему, в поту, телу, температура была очень высокой.

– Я думаю, антибиотики и парацетамол сделаем, но рану смотреть надо, заново чистить и перевязывать. Открывай чемодан.

Лавриков быстро и аккуратно сделал два укола.

– Олег, накануне рану обрабатывал Орлов?

Скворцов кивнул.

– Ах, Володя! Ах!

– Может, это из-за ожогов? У него ж лицо в бинтах, может, там чего?

– Ты же сам вчера ему лицо обрабатывал. Там первая, от силы вторая степень. Олежек, даже если бы там четвертая была, надо сорок процентов кожи, чтобы травма была несовместимой с жизнью. У него же процентов семь и не четвертой степени. Ты вспомни, есть же общепринятый индекс оценки состояния человека: процент ожога плюс возраст. У Тихона он сорок пять. Ожоговые травмы считаются несовместимыми с жизнью при индексе свыше шестидесяти. Это рана воспаляется, обработали плохо. По новой чистить надо.

– Жень, мы же не врачи.

– Врачи не во всех бригадах есть. А мы, с нашим опытом и послужным списком, точно получим врача себе в последнюю очередь. Вспомни Косово!

– Может, ему еще перфторан сделать?

– Рано еще. Всего несколько часов прошло. Мы и так ему вчера…

Он вдруг замолчал, судорожно провел рукой по лицу…

– Только не говори мне, Женя, что тоже об этом думаешь.

Скворцов кивнул.

– Последствия гипоксии… Женя, тогда завтра-послезавтра, если доживем, у нас будет гора трупов.

– Тихо, Олег! – он взял Скворцова за плечи, тряхнул. – Действие спасает от страха. Так что ползи, буди Орлова, держите Тихона, я обработаю рану. Предположения будем строить после.

Тихон оказался крепкий мужик. Озверев от боли, он вырывался, метался и удержать его даже двоим, а тем более обработать рану, не было никакой возможности.

Услышав потасовку, несколько рабочих проснулись и спросонья с недоумением глядели, как два мужика, которые накануне клялись, что спасатели, при свете фонарика сегодня грубо заламывают руки их товарищу и пытаются уложить его лицом вниз, а третий стоит с поднятыми вверх руками в перчатках и подает советы, как лучше с ним справиться..

– Вы чего, уроды, делаете? В ухо дать?! – просипел сосед Сан Саныча.

– Вы лучше помогите нам, – сказал Лавриков. – Тихону вашему надо рану обработать. Пошло воспаление. Иначе отправится к праотцам. А ребятам вдвоем не справиться.

Пока Лавриков обрабатывал рану, накладывал асептическую повязку, пока делал уколы, обездвиженный Тихон матерился, с удовольствием и от души. Отпустили его только когда он уснул.

– Давно я ничего подобного не слышал, – сказал Олег Скворцов.

– Перлы. Впору записывать, – согласился Лавриков. – Хорошо, что Маришки здесь… – он осекся. – Посвети, чемодан соберу. Медикаментов у нас кот наплакал…

– Чего там у Тихона?

– Рана гноится, образуется «карман» гноя. Этот «карман» надо систематически промывать антисептическими препаратами. Лучше дважды в день. Антибиотики колоть надо.

– Жень, нас же учили только первую помощь оказывать.