Сиверсия

– Не сбежала я, – сказала Марина, выходя следом. – Там дальше туалет есть.

– Все. Уходим! – строго сказал Осадчий.

Он подхватил саквояжи и боком протиснулся вслед за Хабаровым в приоткрытые двойные гермодвери, точно такие же, как те, через которые они вошли.

Тоннель, в котором они оказались, как и бомбоубежище, был серый, бетонный, освещен тридцатишестивольтовыми лампочками, что было и непривычно, и необычно после долгих часов блуждания в темноте.

Здесь не было воды между шпал, и рельсы были не такие ржавые. Здесь даже был контактный рельс на восемьсот двадцать пять вольт, запитывающий поезда. Правда, напряжения в нем не было. Вдоль обеих стен шли связки силовых кабелей. Периодически встречались двери с непонятными табличками «СУ – NN», «ДСО-2», «ВВ», «Людской ходок».

Не прошло и десяти минут, как впереди показался просвет – довольно большое пространство, освещенное ярче, чем тоннель. Увидев его, Осадчий остановился.

– Это и есть «Дмитрогорская» – станция метро, на которую не ступала нога пассажира? – обернувшись к Хабарову, спросил он.

Хабаров кивнул.

Осадчий толкнул ногой ржавую рыжую дверь слева и посветил внутрь фонариком. Луч света скользил по серым бетонным стенам комнаты метра два на полтора. Стены были то там, то здесь покрыты белесым грибком, на бетонном полу валялись остатки какой-то аппаратуры.

– Тагир, оставим саквояжи здесь. Мало ли что…

Идти без груза было наслаждением.

Они прошли еще немного вперед. Платформа стала видна более отчетливо. Подходить к ней вплотную Осадчий не стал.

– Ждите меня здесь. Тагир, пожалуйста, без резких движений. Если ты меня оставишь без проводника, я тебе башку прострелю.

Он соскочил со шпал в канаву, шедшую вдоль левой стены и, пригнувшись, побежал вперед.

Приблизившись к платформе, Осадчий не стал подниматься наверх, а юркнул вниз, под бетонный настил, и исчез.

Хабаров хмуро глянул на Тагира.

Тот взял Марину сзади за ворот куртки, упер ей в спину ствол автомата

– Только дернись, спасатель! Ты – проводник, а про бабу Никита ничего не сказал.

Полковник Добрынин заметно нервничал. Он курил сигарету за сигаретой и то и дело поеживался от противного озноба, мурашками пробегавшего по спине.

Уже обсудили все доступные темы. Решили, почему в России уж два века как все одна и та же проблема – дураки и дороги; почему «Ниссан» голландской сборки 1992 года выпуска лучше новенького, собранного у нас; почему обычный банковский кредит выгоднее, чем предлагаемая заманиха-овердрафт; почему с красивой жить тоскливо, а со страшненькой страшненько; почему всех денег все равно не заработать, но хочется, и почему хочется всегда не там и не тех.

Как раз когда они почувствовали друг в друге родственные души, Мозговой, тощий и долговязый напарник Добрынина, задушевно так, с матерком, спросил:

– Товарищ полковник, какого х…я? Долго еще будем концы морозить? Четвертый час ждем!

– Не знаю, – хмыкнул Добрынин.

Он зябко поежился, шумно выдохнул, сплюнул.

– Знаешь, капитан, если бы он не пришел, это было бы лучшим исходом для нас обоих.

– Это почему же?

– Это сволочь, отмороженная на всю голову.

– А какая нам разница? Будет борзеть, шлепнем, и дело с концом! У нас же приказ: при выходе клиента из-под контроля действовать по обстановке. А кто сможет проверить эту обстановку?

Добрынин вздохнул, достал носовой платок, шумно высморкался.

– Крамольно мыслишь, Мозговой. Мелко. Лучше куртку застегни, чтобы бронежилета видно не было. Твое дело не принимать решения, а меня страховать. Не хватайся ты за ствол при каждом переходе разговора на повышенный тон! А-то будет как в Питере.

– Е-есть! – разочарованно протянул Мозговой. – На этой уголовной сволочи клейма ставить негде. Ее тупо мочить надо! А мы в дипломатию с нею играем, прикрытие обеспечиваем! Николай Алексеевич, может, вы мне объясните, почему офицеры ФСБ должны лебезить перед этой распальцованной шоблой?

– Тебе по выслуге майора когда должны были дать? – без перехода спросил Добрынин.

– Три года назад. А что?

– Вот когда поймешь почему, тогда и майора получишь. Я однажды спросил: «Почему?»

– И что?

– На подхвате с тех пор. Кстати, из-за того субъекта, что мы сейчас ждем.

Они стояли в самом конце пустынной серой платформы, разделенной двумя рядами опор, освещенной редкими лампами дневного света. Стены и потолок платформы были из ничем не прикрытых металлических тоннельных тюбингов[44].

Легкий шорох, едва уловимый в гулком подземелье, непонятный, нарушающий привычную слуху картину, заставил их насторожиться. Добрынин жестом приказал напарнику спрятаться. Мозговой тут же встал за опору, на всякий случай приготовив пистолет с навернутым на него глушителем.

Добрынин остался на месте. Напоказ беззаботно он закурил новую сигарету, затянулся и шумно выпустил дым через ноздри. Добрынин ждал его появления. Чекист чувствовал кожей, что человек, из-за которого его блестящая карьера очень быстро накрылась самым что ни на есть медным тазом, рядом. Добрынин всматривался в черноту тоннеля и в слабо освещенное пространство платформы, но никого так и не смог разглядеть.