Сиверсия

«Он просто рожден для разведки!» – подумал тогда Шухраб, он же подполковник Иван Андреевич Гамов, наблюдая виртуозную работу капитана госбезопасности Василия Анатольевича Найденова, носившего псевдоним «Никита Осадчий».

Действительно, самым трудным для Василия Найденова были не «боевые будни», а рождение Никиты Осадчего: новое имя, новая внешность, новый круг общения и потеря любых старых связей. Ведь старший лейтенант Василий Найденов геройски погиб…

Гамов вспомнил о сигарете, которую все это время мял в пальцах, сунул в рот, раскурил.

– Ой, Никита, только бы башку твою не снесло от вседозволенности! – не раз говорил ему Гамов, когда о преступной группировке Осадчего уже заговорили всерьез в самых высоких кругах МВД и ФСБ.

– А по мне хоть сейчас завяжем, Иван Андреевич! – смеясь, отвечал Никита Осадчий. – В шпионов я еще в Афгане наигрался и государственными интересами сыт по горло. Уеду в деревню, буду коров пасти!

Но «пасти коров» Осадчему не разрешили. Родина еще нуждалась в его посреднических услугах. Всегда нужно было кому-то заплатить, кого-то подкупить, что-то профинансировать, проконтролировать денежные вливания за рубежом. Тут без структур и цепочек, созданных Осадчим, было просто не обойтись, ведь государство часто не может выступать от своего имени, дабы не скомпрометировать себя.

Он никогда не давал повода сомневаться в себе. Даже тогда, когда мог действовать безнаказанно, нагло, никогда не переходил грань.

Но сейчас, располагая информацией Андрианова о заминированном входе в цеха по обработке алмазов, санкцию на организацию которых давал сам, стоя в пустом школьном коридоре, генерал Гамов не знал, может ли теперь доверять подполковнику ФСБ Василию Найденову.

Не знал потому, что полчаса назад Найденов должен был выйти на связь, но телефон генерала молчал. Ничего утешительного не могла сообщить и наружка. Посланные за Никитой Осадчим Добрынин и Мозговой тоже как сквозь землю провалились.

«У него вариантов исчезнуть, как бычков на перроне! – продолжал думать Гамов. – А то, что устал он, так это без вариантов. Почти тринадцать лет иметь дело с уголовной сволочью… Я тоже, наверное, подумывал бы свалить со всеми пожитками в заранее заготовленное тепленькое местечко. Ушел бы, красиво хлопнув дверью… Черт! – Гамов одернул себя. – Почему молчат Добрынин и Мозговой? Почему Василий не выходит на связь? Если он исчез… – Гамов усмехнулся. – Даже пуля в висок проблему не решит…»

Мелодия звонка была неожиданно громкой и резкой.

– Гамов! – выдохнул в трубку генерал.

– Тут такая колбаса! – донеслось тихой скороговоркой. – Мы опоздали. Добрынин и Мозговой убиты. На платформе три трупа. Убит еще один не известный нам мужчина.

– Что?!

Гамов качнулся, рванул галстук.

– Объект на платформе. С ним женщина и мужчина. Оба без оружия. По поведению – заложники. Мужчина похож на командира отряда спасателей, только выглядит много старше, чем на фото. На нем комбинезон «Центроспаса». На женщине его форменный бушлат. Ноги женщины обмотаны грязными тряпками. Голова забинтована. Женщина постоянно плачет, повторяет фразу: «Не убивайте нас!» – капитан Ивочкин перевел дух. – Фу-у-у… Черт!

– Чего сопишь, как в «учебке»?!

– Тут засопишь! Аллюром двести метров по почти вертикальной стальной лестнице. Внизу связи нет. Секунду, товарищ генерал!

В трубке невнятный, искаженный помехами голос, потом короткое: «Понял!»

– Ряхин снизу докладывает. В руке «объекта» пистолет. «Объект» идет к предполагаемым заложникам. Что делать?

«Елки с Майорки!» – генерал Гамов потер грудь там, где сердце.

– Объект идет к заложникам! Он вооружен! Жду ваших указаний! – капитан почти кричал в трубку.

– Огонь на поражение…

Ивочкин тут же подхватил и передал по рации:

– Стрелять на поражение, Ряхин! Объект уничтожить! Повторяю объект уничтожить!

– Поднимайтесь уже! – точно укоряя за нерасторопность, сказал Осадчий.

Он протянул Марине руку, но та попятилась назад, словно увидев перед собой змею. Лицо девушки было пепельно-серым, глаза болезненно блестели. Дрожащими пальцами она ухватилась за комбинезон Хабарова, спряталась за него и завизжала.

– Зажми ей рот! – приглушенно сказал Осадчий. – Из-за дуры все ляжем!

Шорох, едва уловимый, неясный, похожий на скрип речного песка. Всего на мгновение, не дольше. Он возник внезапно из-за ржавой металлической двери с черной надписью «Людской ходок» и так же внезапно исчез, шмыгнув, как крыса, в промозглую черноту ближнего угла платформы.

– Падаем! – скомандовал Осадчий.

В прыжке он сбил с ног Хабарова, склонившегося к Марине. Обеими руками рванул его и девушку назад и в перевороте через голову увлек за собой, вниз, на рельсы. Их тела еще падали, не коснувшись земли, когда по серой стальной стене тоннельного тюбинга раздались звонкие шлепки. Что-то маленькое, металлическое, отрикошетив от стены, дзинькнуло о рельс рядом с Хабаровым.

– Ты влип в очень хреновую историю, спасатель, – едва отдышавшись, прошептал Осадчий.

– Я догадался, – прохрипел Хабаров, морщась и потирая занывшую от падения спину.