Сивилла – волшебница Кумского грота

Теперь Фульвия замкнула это горе, не стремясь больше поведать его никому на свете, потому что Эмилий любит не ее – он любит другую!

Глава XII. Война и мир

В Риме каждый дальновидный человек понимал, что интриги дурных любимцев и жрецов хуже Тарквиния с его женой увеличивают общие бедствия.

В Риме начало твориться что-то совсем несообразное со здравым смыслом, но тем не менее естественное и присущее всякой тирании.

Великий понтифик, светский надзиратель и контролер духовных дел, следивший за всеми жрецами, обыкновенно бывал и главнокомандующим, но теперь вместо занимавшего этот высокий сан и ранг Вителия против герников послан с войском родственник Тарквиния, обрученный жених его дочери, этрусский лукумон Октавий Мамилий.

Римляне старого закала из себя вышли при этом событии. Они не в силах были даже переварить той идеи, что их воинами будет командовать этруск не только происхождением, как скрепя сердце терпимый ими Тарквиний, но даже не причисленный к римским гражданам, не перешедший в подданство их области.

Однако ворчать почтенным квиритам на такое небывалое новшество пришлось недолго – война с герниками не состоялась благодаря не знакомому римлянам тех времен искусству дипломатии, уже очень сильно развитому у более культурного народа этрусков.

Мамилий предложил вместо битвы союз для общего похода на вольсков при столь выгодных условиях, что ошеломленные этим неожиданным компромиссом герники из врагов стали друзьями римлян.

Квириты старого закала тоже опешили, не зная, что им подумать про такой фокус, несвойственный их грубым понятиям об отношениях к чужеземцам, а народ возликовал, перестав страдать от опасений грабежей извне и осады внутри города.

Квириты старого закала пытались омрачить эти ликования и восхваления этруска, уверяя, что солидарностью с врагами Мамилий унизил Рим, что замышляемый поход даст славу и добычу одним герникам, что полководец-этруск не заботится о выгодах римлян.

Они в самом рексе-узурпаторе видели этруска – Тарквиний как был, так и остался чужд им и духом и образом жизни.

Многие из таких людей с неудовольствием следили, как скучное для них мирное время сменяет энтузиазм апатией, кипучую ретивость – ленивым бездельем.

Свадьбы, наречение именами младенцев и другие веселые семейные торжества, отложенные в дни близости вторжения врагов, опять собирали по домашним атриумам толпы патрициев и плебеев охотнее скучных совещаний сената и комиций, где стало не о чем препираться – оставалось только исполнять приказы тирана и его любимцев.

Римляне поневоле от безделья принялись за интриги и сплетни.

У Тулла Клуилия, престарелого жреца, фламина Януса, в это время усилилась хуже прежнего его главная страсть – клеветать, добывать у Тарквиния смертные приговоры, подводить хороших людей под конфискации, обыски, ссылки.

Ненависть Клуилия постигла и Арету, ничему не причастную, кроме одного того, что сын казненного Турна, Эмилий, неосторожно переглянулся с ней во время чтения ответа оракула у Туллии.

Клуилий приметил этот немой разговор глаз молодежи, и относившийся доселе равнодушно ко всем юношеским забавам Эмилия старый фламин, после его освобождения из тюрьмы начал придираться к нему всякий раз, когда встречал: нападал на него с брюзжанием в виде наставлений и поучений доброй нравственности, а наконец объявил, что скоро начнет сватать ему невесту из небогатых патрицианок.

В этих наставлениях, даваемых без спроса мнения самого юноши под благовидным предлогом участия к сироте – не сыну Турна, о котором как о казненном почти не говорили, а к усыновленному внуку Эмилия Скавра, тоже умершого, – Клуилий изображал Арету хитрой и опасной интриганкой, похожей на ее отца, Тарквиния Гордого, лишь носящей вид смиренницы, забитой мачехой, жертвы несправедливости.

Клуилий ругал Эмилия за мнимое легкомыслие и слабохарактерность, говорил, что ему вполне ясно его чувство к девушке, принимался многословно доказывать, сколько из этого может выйти хлопот и неприятностей с его опекуном Брутом и самой Туллией.

Иногда он пел ламентации в совершенно другом тоне – понизив голос, полушепотом восхвалял всю погибшую семью Эмилия.

Его дед по матери, Эмилий Скавр, казался Клуилию идеалом великого понтифика и главнокомандующего, кем он и был при царе Сервии. Его отец Турн, по мнению Клуилия, не имел себе равного во всем Лациуме по уму. Его казненные братья носили в себе все задатки качеств будущих героев. Его мать превосходила всех матрон Рима хозяйственной распорядительностью.

Но лесть Клуилия не имела влияния на умного юношу. Эмилий помнил, что этот жрец – друг фламина Бибакула и его предшественника, умершего Руфа, которые главным образом способствовали гибели всех Скавров и Гердониев, казненных тираном или умерших в изгнании.

Но Эмилий был тогда еще так юн, что не мог понять, для чего все это надо фламину Януса – и лесть, и наставления сироте, не могущему оказать никакой услуги.