Сивилла – волшебница Кумского грота

У мощных скал бушует море,
Как человеческое горе,
Как в сердце лютая тоска.

Утесы с шумом подмывая,

То в глубину их проникая,
Как рока грозная рука,

То встретив камня неприступность,

Как чистой чести неподкупность,
Оно стремглав бежит назад

И, в мелких каплях рассыпаясь,

Снопами брызгов раздробляясь,
Являет чудный водопад.

То заревет, как наша злоба,

Что мстить клянется – мстить до гроба₎
Не зная жалости к врагу,

И мчит свирепо вал за валом,

Своим зеленым покрывалом
Грозя все смыть на берегу.

То тихо шепчет, отступая,

Как будто просьбу выражая
О снисхождении к нему.

Открыть нам хочет бед причины,

И тайны все своей пучины,
И доступ к сердцу своему.

Но увидавши невозможность

И всех усилий безнадежность
Тайник души нам показать,

Оно ревет, оно клокочет,

Стонать и плакать будто хочет,
И замыкается опять,

Скрывая дно от наших взоров,

Шепча слова своих укоров,
И вознося глубокий вздох

Туда, где в светлом небосклоне,

На неизвестном людям троне,
Царит всеведующий Бог.

Римляне, еще плохо знакомые с мифологией, легко мирились со многобожием, придавая значение верховности существа своему Юпитеру, имя которого на древнесабинском языке значит «помощник», но греки, извратившие весь смысл религии поэтическими вымыслами, в ту эпоху уже изверились, скептически относились к почитанию своих богов, за что именно был казнен Сократ. Они начали склоняться к единобожию, воздвигли в Афинах жертвенник Неведомому, считая всех богов за аллегоричное выражение сил и свойств Единого, но распространять такое учение не дозволяли в силу привязанности народа к старым традициям как массы, всегда и везде не способной подниматься выше уровня видимого культа.

Брут и сыновья Тарквиния, несмотря на их сравнительно с другими римлянами образованность и даже склонность старика к философии, принадлежали к наивно верящим во все бредни и россказни жрецов, не сопоставляя их противоречий в своем простом уме, получившем лишь поверхностную шлифовку.

– Расскажи нам, Юний, что-нибудь об оракулах, – сказал Арунс, когда они пропели гимн морю, – ведь ты несколько раз по желанию наших родителей ездил в Грецию.

– Оракулы есть разные, – ответил Брут, – и не всегда они правдивы. Говорят, будто Крез, царь лидийский, доказал, что есть только один настоящий оракул – в Дельфах, куда мы теперь плывем. Крез послал своих царедворцев к разным оракулам с приказанием в назначенный день и час обратиться с вопросом о том, что он теперь делает. Находясь далеко один от другого, посланные в назначенное им время вопросили оракулов. Чтобы испытать верность прорицателей, Крез выдумал для себя самое необыкновенное занятие: положил овцу, не сняв с нее шкуры, в один котел с черепахой и стал варить. Из всех оракулов один только Аполлон Дельфийский угадал это. «Чувствую я странный запах! – вскричала пифия-прорицательница с недоумением. – Как будто овца с черепахой варится!»

Ни Брут, ни юноши не усмехнулись этому наивный рассказу. Они не додумались до того простого объяснения «чуда», что жрецы могли поручить своим агентам подкупить царедворцев, остававшихся дома, у Креза, и те составили для него подложный ответ оракула.

– Несмотря на всю эту «святость», вопрошать оракулы все-таки очень весело, – заметил Тит.

– Не всегда, дитя мое, – возразил Брут со вздохом. – Есть такие места прорицаний, где ответы божества даются при ужасной обстановке.

– Но ведь вопрошающие не умирают? Чего же бояться?

– И не рискуя жизнью не всякий согласится быть напуганным до полусмерти. Без особенно важных побудительных причин редко отправляются в Саронский залив острова Эгина к богине Гекате. Вы знаете, дети, что эта адская богиня носит факел перед самой Прозерпиной, царицей преисподней. Ее статуя имеет три головы, потому что Геката уважается одинаково в Аиде, на земле и на Олимпе.

– Она богиня волшебства, – сказал Арунс, снова рассеянно задумавшись о другом.