Сивилла – волшебница Кумского грота

— Лучше бы мне считаться сыном Меропса, — воскликнул он, — нежели тут метаться, точно корабль, гонимый Бореем, покинутый кормчим на волю богов! Что мне делать?!

Он глядел назад и вперед, измеряя пространство. Много пройдено неба, а впереди осталось еще больше. Он пробовал укротить коней ласковым говором, но, к большему ужасу, вспомнил, что не спросил у отца, как их зовут по именам.

В разных местах неба показались призраки громадных зверей Зодиака. Из них Скорпион изгибался в две дуги, из хвоста и клешней, грозя ядовитым жалом.

Не помня больше отцовских советов, оледенев от ужаса, Фаэтон, как ребенок, бросил вожжи, и кони, предоставленные самим себе, полетели куда им захотелось, чуя отсутствие последнего препятствия.

Они попадали в непроходимые дебри небес и наталкивались на неподвижные звезды, спускались так низко, что Луна удивлялась.

Облака подымались, готовясь загореться, земля пламенела, трескалась, сохла, города погибали, леса, горы и нивы — все покрывалось пеплом.

Этот всемирный пожар, поднимаясь к небу с самых высоких гор, раскалил солнечную золотую колесницу.

Фаэтон стоял точно в печи, обдаваемый со всех сторон искрами и пеплом. Дым душил его, помрачая воздух до того, что кругом стало чернее смолы, и лучи венца солнечного не разгоняли мрака. Он не видел, где находится, и несся по воле коней.

От этого всемирного пожара кожа эфиопов стала черной, а Ливия превратилась в сухую степь.

Ручьи исчезли, реки дымились, кипели, золотая руда в них вся расплавилась, а водяные птицы сварились.

Сквозь рассевшиеся трещины свет солнца проник в Тартар. Испугались Плутон с Прозерпиной, не знают, что им делать, эти привыкшие к тьме владыки подземного царства.

Водяные боги попрятались в самые глубокие гроты, но и там им было жарко от кипящей воды. Сердитый на это Нептун три раза высовывался на поверхность моря и не мог разглядеть, что такое случилось, — не выдерживал жары.

Наконец, Гея (земля), изнемогая от жажды, вся затряслась, сморщилась, стала ростом ниже прежнего и взмолилась к Юпитеру:

— Где твои молнии, верховный бог? Посмотри на мои обожженные волосы — леса, травы!.. Если я заслужила гибель, то вспомни твоего брата Нептуна, а если и его не щадишь, то пожалей свое небо! Оно скоро запылает, потому что уже оба полюса земли стали дымиться.

Атланту, держащему небо, становится жарко, не в силу. Он того и гляди бросит свой груз в пропасть — ось неба на плечах Атланта накалилась. Море, суша, небесные чертоги богов — все готовится сгинуть, смешаться в первобытный хаос.

Услышав мольбу погибающей земли, Юпитер бросил молнию в неумелого ездока. Колесница разбита вдребезги, разлетелась по всем углам неба: в одно место ось, в другое и третье — колеса, кузов, удила, оборванные вырвавшимися конями.

Волосы Фаэтона загорелись. Моментально убитый, он покатился по эфиру в бездну с длинным красным следом падучей звезды и упал в Эридан. Наяды этой реки похоронили несчастного юношу и на могиле его поставили камень с надписью:

Здесь лежит Фаэтон, правивший колесницей отца.

Взявшись за великое дело, он не справился с ним.

На земле целый день был мрак. Гелиос плакал дождем о сыне, скрывал за тучами лицо. Земля освещалась догоравшим всемирным пожаром.

Печальная Климена долго бродила по свету, отыскивая сына, и, найдя его могилу в чужой стране, стала оплакивать.

С нею были и ее дочери.

Четыре месяца рыдали они над могилой, как вдруг старшая сестра, Фаэтуса, закричала, что у нее одеревенели ноги. Лампеция хотела свести ее с места, но почувствовала, что сама не может идти — у нее выросли корни. У третьей, Электры, или Эглеи, волосы стали листьями, а руки — ветвями.

Мать бросалась то к той, к другой, но они с ней прощались, уже едва говоря шепотом:

— Прощай, мать!..

Сестры Фаэтона превратились в лиственницы. Их слезы катились сквозь кору, падали в ближайший ручей, отвердевали в нем, превращались в янтарь для украшения юных латинянок.

Напевая гимн, всем и каждому знакомый в Риме, женщины невольно размышляли о его внутреннем значении.

Мало было среди тогдашних римлян таких особ, кто видел в этом сказании аллегорию стихийного нарушения обычного хода климатических условий почвы и воздуха, тепла и холода, засухи, которым полагает конец молния грозы, предвестница дождя.

Большинство мифологов выдвигало на первый план антропоморфную, человекообразную сторону богов, видело нравоучение, выставляющее плохие последствия непослушания младшего, пренебрегающего советами старшего.

Певшим женщинам в мифе о Гелиосе и Фаэтоне также чудилось сходство с Тарквинием, который свергнул с трона своего престарелого тестя Сервия, чтобы занять его место и править Римом вместо него.

Поддавшись влиянию своей злой жены и этрусской родни, ломая старые традиции Рима, завещанные предками, не направит ли Тарквиний узурпаторски занятую им курульную, царскую повозку тоже в пропасть? Не слетит ли с Тарпеи в конце своих злодейств и сам?

Глава IV Ворон и Чаша. О царе Мидасе