Сизиф

— Оно пропало вместе с жизнью Деиона и остальных моих братьев. В Эфире давно забыли о Коринфе и перестали беспокоиться о наследнике. Там правит сейчас какой-нибудь уважаемый человек, который, может быть, еще и не позволит нам остаться. И я говорю только о том, о чем можно догадаться. О многом мы вообще не знаем, будто вновь родились.

— Так именно об этом и я говорю! У тебя не было никаких сомнений в том, кого ты встретишь в Фокиде, и ты обманулся в своих ожиданиях. Теперь ты делаешь вид, что знаешь, как обстоят дела в Эфире. Но что, если боги призывают нас к осторожности? Мне кажется, пока можно с уверенностью сказать, что постарела лишь Фокида.

— А тополь, вымахавший за ночь у нас перед носом на двадцать локтей? А вдруг обезлюдевшая деревня?

— А Трифон, который постарел вместе с нами всего на семь дней пути, как и моя Халкиноя?

— А братья? Ты не знаешь, что мне поведал Деион об их кончине.

— Не знаю, пока ты не расскажешь мне об этом. Как не знал и ты, пока не услышал от брата. Но что бы оно ни было, это случилось на Деионовом веку, не на твоем. Почему ты не подойдешь ближе, не сядешь рядом и не возьмешь меня за руку, как делаешь всегда, когда тебе нечего скрывать? Ты взволнован, мне хотелось бы тебя утешить, но я не знаю как, не зная, что тебя беспокоит на самом деле.

Настоящий вопрос, который единственно только и заставлял его говорить, действительно не был еще задан. Но вот и уклоняться больше не получалось.

— Кто ты? — заставил он себя выговорить, так и не сдвинувшись с места.

— Вот тебе на, — улыбнулась Меропа. — Что я такого сказала или сделала, что ты меня больше не узнаешь?

— Я видел тебя во сне. Давно, задолго до того, как ты появилась в Эолии… И с тех пор знал, что рано или поздно тебя встречу. Там, во сне, ты была не одна… Тебя окружали сестры…

— Но у меня…

— Вас было семеро, вы убегали от великана-охотника, которому я случайно преградил путь. Это был Орион. И я догадался, что вижу… что боги подарили мне счастье взглянуть на истинную красоту Плеяд, среди которых одна сияла так, что затмевала остальных. Теперь, когда я гляжу на небо, я легко могу отыскать сестер, но тебя нет среди них.

— Ты говоришь безумные слова, — шептала Меропа, не переставая качать головой в решительном отказе. — Мне лестно, мой бесконечно любимый, что так высоки твои мысли о Меропе. Я все бы отдала, чтобы стать для тебя той, которая пришла во сне. Как, может быть, она отдала бы свою небесность за право стать земной женщиной и встретить Сизифа. Но это — все, что я могу тебе сказать. Клянусь нашими будущими детьми, мне не в чем больше признаваться.

Она не лгала, была напугана, и Сизиф понимал, что не следовало ее об этом спрашивать. Одновременно он вдруг устыдился, что до сих пор не открыл ей всего о своем походе в Дельфы, и, когда Меропа успокоилась под его поцелуями, он постарался объяснить, как, по его мнению, следовало понимать оракул. Но пока говорил, понял вдруг, что пророчество можно и не считать ни причиной, ни доказательством нынешнего промаха. Подтверждением тому была и лучезарная улыбка, с которой слушала его Меропа.

— Ну хорошо, — смирился он. — У тебя светлая голова, ты умеешь видеть вещи по-своему. Говори, как нам поступить.

— Но тебе совсем не нужно смотреть по-моему, — отвечала Меропа. — Разве ты не видишь сам, что та Эфира, где доживает последние дни царь, оставшийся без наследника, — это тот же спелый плод, катящийся тебе в руки? Стоило ли отказываться от Эолии, чтобы стать обладателем такой же мякоти без семян? Я, как и ты, не знаю, что нас ждет за Истмом, но по-прежнему не вижу причины, чтобы сворачивать с дороги. Есть у меня, правда, одна догадка, которая, может быть, облегчит нам остаток пути. Ты в самом деле часто упоминал Эфиру, но думал ли ты о ней? Не слишком ли заняты мы были друг другом, чтобы удержать на месте город, где нам предстояло жить, а тебе — еще и заботиться о его благополучии? Если мы впредь будем чуть осторожнее, не успокоится ли время? Не перестанет ли пугать нас столь замысловатыми преградами?

— Вот уж не Эфира у меня сейчас на уме, — говорил он, распуская ее уложенные волосы.

— Я вовсе и не к этой осторожности тебя призываю… Послушай… мне будет приятно, если ты изредка, когда никого нет вокруг, будешь называть меня плеядой. Я постараюсь быть той… которую тебе хотелось бы во мне видеть…

* * *

Рано утром он разбудил рабов и приказал Халкиное быстро готовиться к дороге, а сам с Трифоном отправился на базар, откуда привел небольшое овечье стадо в двенадцать голов и осла, навьюченного двумя тюками с дорогой домашней утварью. Он не собирался являться в незнакомый город с пустыми руками и не хотел напоминать брату об обещании.