Сизые зрачки зла

На какие крючки ловятся выгодные женихи, Надин пока представляла смутно, но это казалось ей слишком незначительным обстоятельством, чтобы принимать его во внимание. Она принялась строить наполеоновские планы и была даже разочарована, когда они прибыли к подъезду дома Румянцевых на Мойке. Софья Алексеевна откинула медвежью полость и поднялась на крыльцо особняка, Надин поспешила за ней. Дверь тотчас же открылась, и, войдя в вестибюль, они узрели возмущенную Марию Григорьевну. Та, сгибаясь под тяжестью длиннополой ротонды с тремя пелеринами, раздражено ходила из угла в угол, покачивая в такт шагам огромным беретом с аметистовой пряжкой.

– Где вы провалились, голубушки? – сердито спросила она вошедших вместо приветствия. – Я договорилась о визите к Наталье Кирилловне, а вас все нет. Экипаж во дворе, садитесь скорее, а то совсем опоздаем, и она ляжет отдыхать.

– Извините, тетя, просто случилось непредвиденное событие, – отозвалась Софья Алексеевна.

– Все в экипаже расскажешь, поехали, – заторопилась Румянцева и пошла впереди племянницы и внучки к выходу во двор.

Там ожидал запряженный тройкой большой экипаж. Привезенный когда-то из Франции он прослужил, наверное, уже лет тридцать, но по-прежнему выглядел блестящим и ухоженным. На колеса поставили полозья, а кучер и лакей по-зимнему приоделись в толстые шинели. Женщины уселись, и карета повезла их к законодательнице столичных мнений Наталье Кирилловне Загряжской. По дороге графиня успела сообщить тетке о полученном документе и о том, что они с Верой придумали.

Мария Григорьевна сразу же предложила:

– Переезжайте ко мне. Ты и так – моя наследница, а девчонкам я каждой приготовила подарок к свадьбе: Велл – поместье в Полесье, а двум другим дам денег.

– Спасибо, тетя. Но как же мы повиснем камнем на вашей шее?.. Хотя вы даете мне надежду, что мы сможем выдать девочек замуж…

– Что вы говорите, мама? – вмешалась оскорбленная Надин. – Мужчины должны сами добиваться нашей руки, без всяких денег. Я выйду замуж без приданого, обещаю, бабушка может потратить свои деньги на что-нибудь другое.

Раздражение Марии Григорьевны наконец-то выплеснулось наружу:

– Не нужно учить меня жить, – отрезала она, – ты подрасти сначала, а потом станешь нам с матерью советы давать! …Кстати, мы уже подъезжаем. Не болтайте лишнего в присутствии слуг…

Графиня Румянцева дружила с Загряжской ровно с тех пор, как обе они стали фрейлинами у императрицы Екатерины Великой. Эту дружбу не поколебали ни смена царствований и веяний при дворе, ни ревность, что иногда возникала между лучшими подругами, ни взбалмошный характер Натальи Кирилловны. Может быть, так вышло потому, что Румянцева все подруге прощала, оправдывая ее выходки физическим увечьем, ведь Загряжская была от рождения горбата. Кто поймет?.. Тем не менее, красавица Мария Григорьевна так и осталась в девицах, а некрасивая Наталья Кирилловна вышла замуж, и теперь доживала свой век в семье дочери – графини Кочубей. В доме зятя она занимала отдельные апартаменты, и все в столице знали, что именно в ее гостиной играют по-крупному.

Софья Алексеевна, бывавшая в этом доме еще во времена своей юности, отлично знала дорогу, поэтому отпустила лакея и осторожно повела тетку по лестнице на второй этаж к кабинету Загряжской. Постучав, они вошли в маленькую комнату, плотно заставленную массивной мебелью красного дерева, где в это время дня принимала личных гостей Наталья Кирилловна. Сейчас та сидела в кресле у окна, раскладывая пасьянс на старинном инкрустированном столике.

– Мари, Софи! – с восторгом вскричала она, поднимаясь навстречу вошедшим, и Софья Алексеевна с грустью заметила, что старушка совсем исхудала и окончательно согнулась. – Наконец-то вы ко мне приехали. А это кто? Верочка?

– Тетя Натали, позвольте представить вам мою дочь Надежду, – поправила ее графиня, привычно называя Загряжскую так, как и тридцать лет назад.

– Надин, Бог мой! Как ты выросла, девочка, стала настоящей красавицей!

Девушка сделала изящный реверанс и улыбнулась старушке.

– Моя Мари хотела посмотреть на твоих дочек, Сонюшка, думала, что ты всех трех привезешь, – сообщила Загряжская.

Она позвонила в серебряный колокольчик, и приказала мгновенно появившейся горничной, чтобы та отвела барышню к хозяйке дома. Выждав, пока за девушкой закроется дверь, Загряжская повернулась к Софье Алексеевне и предложила:

– Софи, расскажи мне все. Ничего не пропускай, сейчас любая мелочь может оказаться важной.

Графиня кивнула, соглашаясь, собралась с мыслями и начала свой рассказ с того ужасного дня, когда сын вернулся из Английского клуба, и закончила сегодняшними событиями.

– Вот так обстоят дела, – грустно признала она, – у нас остался только московский дом, да деньги, отданные неизвестно кому, а мой сын, скорее всего, сидит в крепости. Я ничего о нем не знаю и даже не понимаю, к кому обратиться. Моя надежда только на вас, да на Александра Чернышева, он при покойном императоре был в большой чести.

Услышав последнюю фразу, Загряжская чуть не подпрыгнула от возмущения: