Сизые зрачки зла

Платон перевел взгляд с чистого листа бумаги на перо в своей руке и вдруг ужаснулся. А как поступил он? Не дал оправдаться собственной матери, не захотел поговорить с ней, не допуская даже мысли, что она могла полюбить чужого… Неужели все так просто? Ревность! В этом причина многолетних мучительных отношений?.. Так просто и так мелко! Да что он за человек, если даже два креста на кладбище Александро-Невской Лавры не пробудили его совесть?!

Платону показалось, будто у его ног разверзлась земля. Возможно, что он лишил своих братьев материнской любви, потакая собственной детской ревности. А мать – что она пережила вдали от детей?!

– Господи, прости меня, – борясь с отчаянием, пробормотал он. – Почему только сейчас, почему не раньше? Семнадцать лет, две смерти…

Ощущение катастрофы, как огонь, опаляло нутро. Стало больно дышать.

«Что же делать, что можно еще исправить? – заметался он. – Надо ехать в Рим, разыскать мать и привезти ее обратно».

Но остатки здравомыслия напомнили об аресте брата. Платон не имел права от него уехать, но мать могла бы вернуться сама, надо только написать ей правду.

«А если мама не сможет приехать? Ведь она теперь замужем, значит, не свободна в своих поступках, – вдруг вспомнил он. – Граф ди Сан-Романо может и не отпустить свою жену. Я бы на его месте не отпустил».

Платон попытался припомнить отрывочные разговоры возвратившихся из Рима знакомых. Именно оттуда черпал он скудные сведения о жизни своей матери. Семье ди Сан-Романо принадлежал старинный банк, и богатство их рода считалось баснословным. Говорили, что граф боготворит свою русскую жену, во всем ей потакает и даже согласился на то, чтобы в центре католической Италии его супруга осталась православной.

«На самом деле мне о матери ничего толком не известно, я питаюсь слухами, и точно знаю лишь то, что она жива, – с горечью признал Платон и взмолился: – Господи, прости меня за грех гордыни и помоги нам воссоединиться!..»

Он взял перо и впервые за семнадцать лет вывел на листе слово «мама». Как только это случилось, тяжкие цепи треснули. Строки сами ложились на лист, и через несколько минут письмо было готово. Платон перечитал его и запечатал. Он попросил прощения, ведь прошлого уже не вернуть, а мать сполна заплатила за свой грех. А он сам? Сможет ли мать простить его?.. Не запоздало ли это объяснение?

Глава 5

С чего это Горчаков решил с ними объясняться? Зачем он вообще приезжал?.. Расстроенная Вера так и не смогла успокоиться, но зато очень старалась сохранить внешнюю невозмутимость. К счастью, это у нее получилось. По крайней мере, бабушка ничего не заметила.

Вера убедилась, что бабушка удобно устроена в кресле у камина, и заняла свое место рядом. Мария Григорьевна под предлогом своего нездоровья вызвала внучку к себе. Но сейчас, вглядываясь в волевые черты меж кружевных оборок пышного чепца, девушка вовсе не замечала признаков недомогания, по всему выходило, что старая графиня просто хотела поговорить с ней.

«Она давно бы уже перешла к делу, если бы не этот незваный визитер», – поняла Вера.

Воспоминание о сцене в вестибюле вновь раздули уголья ее гнева. Нельзя сказать, что бы она чувствовала ненависть к непорядочному командиру брата, нет, скорее это стало для нее сильнейшим разочарованием. Ведь князь Горчаков не походил на обычных светских бонвиванов, тот казался совсем другим. Высокий, широкоплечий, с шапкой темно-русых кудрей он мог считаться эталоном офицера, а его четкое лицо с упрямым квадратным подбородком было не просто красиво, но и очень притягательно. Однако это олицетворение настоящего мужчины оказалось тривиальным трусом. Он побоялся замараться, помогая «бунтовщику». А то, что этот бедняга служил под его командованием, для героя-кавалергарда ничего не значило.

Вера сердилась на себя за то, что, увидев у подножья лестницы красавца в белом мундире, восхитилась им. Пока бабушка не задала свой вопрос, и Вера не осознала, что перед ней человек, так унизивший ее мать, она даже успела залюбоваться великолепным волевым лицом. Такого с ней еще не бывало! Для нее существовал лишь Джон, а остальных мужчин Вера, в общем-то, особо и не замечала, а тут повела себя не просто глупо, но и даже непорядочно.

«Вот дура, ей-богу, только что рот не открыла, – окончательно расстроилась она, – попасть под чары такого ничтожества – это уж нужно совсем себя не уважать. Никогда больше такого со мной не случится!».

Ее душевное самобичевание прервала графиня, та спросила:

– Ты догадываешься, зачем я тебя позвала?

– По крайней мере, я поняла, что вы не больны, – отшутилась Вера.

– Да, естественно, это был просто предлог. Я хочу обсудить положение семьи. Сонюшку не стоит тревожить, она – мать, ее мысли и сердце с тем ребенком, кому сейчас плохо. Надин – девушка с характером, но она слишком молода, да и темперамент такой, что бьет через край, а нам теперь нужны трезвость и спокойствие. Поэтому я и говорю сейчас с тобой.

– Я слушаю… – отозвалась польщенная Вера.