За массивным столом, на котором возвышались могучие часы, сделанные из розового прозрачного материала с множеством граней — сквозь них было видно движение медных зубчатых колесиков,— сидел краснолицый майор, и, пока Светлана шла от дверей к его столу, он, не мигая, смотрел на нее колкими темными глазами, и ее сразу удивило, что при таких глазах у него были белесые брови и белесые же, прилизанные волосы. Он не встал ей навстречу, не ответил на приветствие, она почему-то не решалась сесть, а он все еще изучал ее, пока не произнес негромко:
— Ну?
Она поспешно протянула документы, майор читал их медленно, она села, он не обратил на это внимания, сложил документы, сдвинул их на край стола, протянул:
— Та-а-ак.
С этим его выдохом до нее долетел запах лука.
— Жена? — спросил он все так же негромко, с какой-то унылой ноткой, словно ему и ответ-то был безразличен.
Она вдруг возмутилась, хотелось сказать этому майору какую-нибудь дерзость: она устала, внутренне раздражена и, конечно же, могла сорваться, ко сообразила: этот человек с сытым, гладким лицом тут хозяин, он может дать свидание, а может и отказать, а жаловаться на него некому, да и смысла нет, и она промолчала, не ответила на его вопрос. Но он не удивился, подвинул к себе какую-то папку, долго перелистывал в ней бумаги пухлыми пальцами, потом нашел что-то нужное, задумался, потирая при этом двойной подбородок.
— Ладно,— сказал он.— Выйди, посиди в коридоре.
Опять до нее долетел запах лука, и она неожиданно, сама не зная, почему, сказала:
— А у меня папа генерал и Герой Советского Союза. Между прочим, дивизией командовал.
...Потом, когда прошло время, она пыталась объяснить себе, что заставило ее вот так, ни с того ни с сего заговорить об отце; может быть, ей показалось — майор все-таки должен быть поуважительней с генеральской дочерью, но прежде ничего подобного ей никогда не приходило на ум, или она брякнула от полной своей беспомощности, но, вспоминая об этом, стыдилась вырвавшихся слов.
Однако ж майор на них никак не отреагировал, ничего не изменилось в его пышущем здоровьем лице, он повторил:
— Посиди в коридоре. Позову.
Она встала и, когда выходила, заметила, что он взялся за телефонную трубку.
Она сидела на жесткой скамье неподалеку от заделанного решеткой окна, сюда долетал лишь звук работающего движка да что-то бормотал диктор по радио за одной из дверей, пахло хлорированной известью — так обычно пахнет в вокзальных туалетах. Ей на какое-то мгновение стало жалко себя: вот она бросила все — работу, московскую жизнь — и по велению отца ринулась безоглядно в этот дальний угол страны, мучаясь в аэропортах, на пристани. Все тело ее ныло от боли, белье пропиталось потом так, что она сама себе была неприятна, а этот майор, облаченный особыми полномочиями и особой властью, видимо, хорошо здесь живущий, может единым взмахом руки перечеркнуть всю ее поездку. Но если уж она приехала сюда, то добьется своего. И почувствовала, как все в ней напряглось от упрямства.
Светлана не сразу поняла, что означает хриплый писк и мигание оранжевой лампочки над дверью начальника, но тут же сообразила: это он ее так вызывает.
Опять шла от двери к письменному столу под острым взглядом краснолицего майора. На этот раз он сказал ей:
— Сядь.
Она опустилась на стул.
— Почему сейчас свидание, а не после суда?
Она не знала, как ему объяснить, не посвящать же его в ситуацию, сложившуюся у нее с Антоном. Она подумала и ответила:
— Я жила в Москве, а он... Мне поздно сообщили.
— Что же вы врозь?
— Так получилось... Я к этому привыкла. Он плавал... Жены моряков, знаете...
— Знаю,— хмуро перебил он, и она не поняла, какое значение вложил майор в эти слова.
Он помолчал и сказал:
— Приходи завтра в двенадцать.
Ее сразу же обеспокоило, что придется искать ночлег, и вообще снова все откладывается, ей показалось — голос майора стал мягче, в нем послышалась нотка участия, и потому попросила:
— А сегодня...
Он перебил ее:
— Сегодня Вахрушева нет. Завтра из бригады доставят. Будь здорова...
Ей ничего не оставалось, как уйти. И она снова брела разбитой дорогой к поселку, ее обогнал лесовоз» она помахала водителю, но тот или не заметил ее, или не обратил внимания. Она совсем измаялась со своим чемоданом. Улица поселка была пустынной, похожие друг на друга дома тянулись длинным порядком. Она постучалась в один, во второй, ей никто не ответил. Потом она увидела магазин, во дворе его навалены были пустые ящики, а неподалеку от лестницы на скамье сидели мужики, двое стариков в брезентовых куртках, со слезящимися глазами. У ног их стояли пустые бутылки с рыжими наклейками, старики о чем-то переговаривались с косматым парнем, под обоими глазами которого радужно сверкали большие синяки, а на лбу краснела ссадина.
— Здравствуйте! Где переночевать мне, не подскажете? — спросила Светлана.
— А у меня под бочком,— ответил парень, зашелся смехом и тут же подмигнул.
— У тебя синяков мало? — зло спросила Светлана.