Скачка

Петр Петрович изрядно исчеркал страницы журнала, когда вошла Надя, робко кашлянула, он взглянул на нее и удивился: Надя смущенно перебирала пальцами край фартука.

— Что случилось? — спросил он.

Надя почему-то заговорила шепотом:

— Там эта... Вера, стало быть.

— Ну что ты шепчешь? Какая Вера?

— Круглова. Не понимаешь, что ли?! — вдруг рассердилась Надя.

Он сразу же откинул журнал:

— Веди ее быстрее.

Найдин ощутил сухость во рту, потянулся к питью, стоящему рядом на тумбочке, заставил себя успокоиться, понял: сейчас нельзя выказывать волнение, если Вера пришла, значит, это серьезно. Ведь вчера, когда возвращался в Третьяков, он раздумывал: они еще обязательно встретятся, хотя не знал, как это произойдет. Тут надо быть таким, как всегда, таким, как прежде, убеждал он себя.

— Ты входи,— сказала Надя, пропуская Веру вперед, и сразу же закрыла за ней дверь.

Вера сделала шаг и остановилась. Найдин сразу отметил, как она напряжена, как все в ней натянуто: глаза большие, словно застыли, руки сжимают ремень коричневой сумки; одета она была в коричневое платье, немного узкое ей в плечах, с белым воротничком; губы не подкрашены, как обычно, на них виднелись темные подтеки — наверное, искусала. Петр Петрович и это заметил, сказал как можно ласковей:

— Проходи, Вера, садись.

Она внезапно, будто подкосились ноги, грохнулась на колени, не выпуская из рук сумку, и необычно хриплым голосом проговорила:

— Ты прости меня, Петр Петрович, прости меня, дрянь приблудную.— И неумело отбила поклон.

Сначала его сковало недоумение — никак не ожидал такого, затем хотел вскочить, чтобы поднять Круглову, но вместо этого неожиданно спокойно приказал:

— Встань.

Наверное, в его голосе была сила, Вера Федоровна подчинилась, поднялась с колен. Он кивнул ей на стул, она сразу же села.

— Вон на тумбе клюква, выпей-ка.

Голос его был по-прежнему доброжелателен и спокоен, он понимал — здесь надо строго следить за собой, ничему не удивляться, вести себя по-дружески. Вера Федоровна отпила несколько глотков, ладошкой вытерла слезу, и сразу видно было — она подобралась.

— Ты, Вера, дыши легче,— вздохнул он.— И не трясись. Худого я тебе не сделаю, что бы ни было. Ты знаешь ведь меня, коль я обещался...

Он сказал это тихо, увидел, как тяжко она сглотнула, побеждая в себе слезы, но он сумел дотянуться до ее руки, ласково погладил, сказал:

— Если что хочешь сказать,— говори.

— Ага,— кивнула она совсем по-девчоночьи, и по лицу ее было видно, что самые тяжкие минуты она уже пережила и сейчас сможет заговорить.

— Я тебя обманула, Петр Петрович, вчера... Ты не обессудь. Страшно мне.

— А вот это не надо,— тихо сказал Петр Петрович.— Я тут один. Что между нами, то между нами. Ты Светланку мою вчера испугалась? — кинул он ей спасительный конец.

Но она не приняла его, вздохнула:

— Что мне ее бояться? Это тебя, Петр Петрович... Да не испугалась — засовестилась. А со страху я раньше делов наделала.

— Как понимать?

— Да я расскажу, расскажу,— ответила Вера Федоровна и подалась к нему.— Мне бы, дуре, к тебе прийти. Но страх... Может, он и не таких, как я, повязывает. Небось знаешь.

— Знаю,— согласился он.

— Ну вот.— Она опять потеребила ремень сумки, но тут же ее положила у ног рядом, и, будто освободившись от груза, почувствовав облегчение, заговорила проще.— Не видела я, как Антон деньги брал. Не видела и не слышала. Да и дела такие ведь без свидетелей творятся. Как увидишь?.. Брал Антон — не брал, поручиться ни за то, ни за другое не могу. Я знаю, ты спросишь: а зачем показала? Я скажу, скажу, Петр Петрович...

Она передохнула, взглянула на дверь, прислушиваясь, словно хотела убедиться, что там, за дверьми, никто не стоит, но Найдин не подал виду, что понял ее настороженность, старался быть спокойным, хотя начинал уже догадываться, что случилось с Кругловой.

— Меня, Петр Петрович, Фетев... это следователь, Захар Матвеевич его зовут, повесткой в прокуратуру вызвал. Я уж у него бывала прежде... Ну, сам знаешь, когда. По делу о тех, что на кассу напали. Он же это дело и вел. Меня, конечно, помнит. Встретил, улыбается, говорит: приятно со старыми знакомыми встречаться. Он такой... Одевается хорошо. Рыжий, но представительный. Ну, мы с ним старое вспомнили, он посмеялся, говорит: вот, мол, я женщина смелая, бандитов не испугалась, счетами по башке вооруженного человека звезданула. Чай мне предложил... Знаешь, Петр Петрович, он так мягко ходит. Я заметила. Все смотрела на него, улыбалась. Он, наверное, не понимал, почему, а я думала: на рыжего кота похож...

Найдин усмехнулся, потому что вспомнил этого самого Фетева, его полные белые руки, широкие плечи, обтянутые тонким серым пиджаком с блестящей ниткой, его синий галстук. От Захара Матвеевича и пахло хорошо, видимо, растирался после бритья дорогим одеколоном, и курил он заграничные сигареты в красной пачке, и часы на пухлой руке были под цвет курчавистых волос. Найдин даже вспомнил его блекло-голубые глаза, легко представил мягкую походку Фетева, подумал: и в самом деле похож на кота.