Скалаки

Уже второй год, как Лидушка ничего не слышала об Иржике! Бог знает где он и что с ним. А в этот тяжелый год они с отцом наверняка терпят большую нужду, бедняги! Она вспоминала о них при каждом съеденном куске. Почему он не показывается? Видно, она для него —ничто. Если бы он о ней хоть немного думал, как-нибудь да пришел. И ее снова охватывала тоска. Но зачем же тогда о нем вспоминать? Она решила больше не думать об Иржике, но стоило ей выйти во двор и увидеть тропинку, ведущую по обрыву к ольшанику, как всеми своими мыслями она вновь была вместе с ним.

В тот день, когда Балтазар Уждян поехал на луцкую мельницу, к Мартиновской усадьбе через лес, в котором когда-то охотился князь Пикколомини, пробирался Иржик Скалак. Тяжелая жизнь наложила печать на юношу, которому минуло уже двадцать лет. На нем была бедная, довольно ветхая одежда, грубая рубашка. Смуглое лицо Иржика похудело, ножницы давно не касались темных кудрей, вьющихся над высоким лбом.

В Мартиновской усадьбе многое переменилось. Тяжелая нужда по-прежнему не покидала ее. Болезнь и лишения сгубили старого хозяина. В темной избе, на той же постели, где умер свекор, теперь лежала тяжело больная хозяйка. У кровати стояла ее исхудалая дочь, глядя мутными от бессонницы глазами на тяжело дышавшую мать. Временами она поглядывала в окно на дорогу у березовой рощи и утешала братишку, который сидел в уголке у печи. Бедный мальчик! Раньше это был румяный ребенок с круглыми щечками, пухлыми ручками и ножками, а теперь грубая рубашка прикрывала его исхудавшее и костлявое тельце. Мальчик тихонько плакал. По временам он унимал слезы и жалобно просил:

— Франтина, хлеба, есть хочу.

У измученной сестры не было ничего, кроме слов утешения.

— Молчи, малыш, молчи! Скоро придет Еник и принесет хлеба от дяди из Ртыни. Подожди еще немного!

— Ты мне все время так говоришь, а я есть хочу.

«Я тоже!» —могла бы добавить девушка, но промолчала и вновь принялась утешать брата.

Еник, о котором упомянула Франтина, был ее женихом. Еще в детстве остался он круглым сиротой. А сироты из крепостных должны были до своего совершеннолетия служить на панском дворе. Господам было выгодно брать их. Они становились собственностью господ.

Еник работал на панском дворе. Ему было двадцать два года, он хотел жениться и войти в семью, жившую в Мартеновской усадьбе. Мать Франтины давно дала согласие на их брак, но строгий управляющий, не желая лишиться хорошего работника, возражал против его женитьбы.

Еник слышал, что старый хозяин усадьбы умер и что теперь там приходится туго, но он не мог прийти на похороны: на панском дворе возводили постройку, и Енику, который был возчиком, не позволили отлучиться. Зная о нужде в семье несчастной вдовы, он все же в воскресенье убежал к своей невесте, принеся с собой немного еды. Еда быстро исчезла, соседи из деревни уже не могли помочь, и Енику пришлось пойти в Ртыню, где у вдовы был богатый родственник — вольный крестьянин Нывлт. Он уже как-то давал вдове немного зерна и муки; это был человек степенный, по мере возможности он помогал крестьянам своего и окрестных сел. От него-то и ждала сегодня помощи Франтина. Видя свою милую и ее семью в несчастье, Еник забыл про панский двор и про свою службу. Три дня уже прошло, как хозяйничал он в усадьбе, заботясь, как отец, о семье.

Малыш перестал плакать и заулыбался, как только в дверях показался долгожданный Еник. Франтина подбежала к жениху и, поздоровавшись с ним, взглянула через окно на двор, где у крыльца стояла пустая тележка.

— Это все? —спросила она глухим голосом, указывая на узелок.

— Да, все… На несколько дней хватит, а там что бог даст…—ответил Еник и, развязав узелок, положил на стол два черных хлеба из отрубей и овсяной муки. Мальчик с жадностью накинулся на отрезанный ему кусок.

— А это для мамы,—и Еник вынул из кармана мешочек темной муки.

Собираясь сварить похлебку для больной матери, Франтина разожгла огонь и, поставив на него горшочек, с аппетитом стала есть черный хлеб.

— А ты, Еник, поел? —заботливо спросила она.

— Да, у дяди, но я еще возьму кусочек. Боже мой! Вот времена настали! На луцкой мельнице собралась толпа, просят, умоляют продать им хотя бы отруби, а этот злодей, живодер, продает втридорога мельничную пыль.

— И у Нывлта плохо?

— А как же? Пока мог, помогал людям, он добрый человек, честный. Вот таких бы людей поставить у панских амбаров.

— Ведь старая княгиня распорядилась, чтобы открыли амбары и раздали хлеб в долг.

— Гм, распорядилась, а чиновники делают, как им нравится. А что станет, когда молодой начнет хозяйничать?

— Молодой князь?

— В замке говорят, что в этом году после уборки урожая он вступит во владение поместьями.

— Боже мой —в замке… Еник, ты уже так давно оттуда… Не успела она договорить, как на крыльце раздались шаги,

и в комнату вошли староста и коншел из соседнего села, а за ними господский мушкетер. Они поздоровались, посмотрели на больную, на Еника и переглянулись, не зная, кому из них начинать. Наконец, староста сдвинул шапку, почесал затылок, тихонько откашлялся и сказал: