Скалка

— Бред какой-то! Зачем? — недоумеваю я, даже сковороду на плиту не поставила, так и застыла на месте.

— Во-первых, он ходячий секс, вон как ты вчера в него вцепилась, но тебя никто не винит. — Подруга понимающе кивает, а я сразу же отворачиваюсь к плите. Не очень хочется, чтобы она заметила мое смущение. — А во-вторых, он мерзавец, каких поискать. Плохие парни… их всегда так хочется перевоспитать. И на девок не смотрит, да ты знаешь, сколько к нему в сентябре подкатывало… А он всех обломал, сволочь.

Маринка говорит об этом с какой-то непонятной досадой, а я с опозданием вспоминаю, как они с Люськой в сентябре слюной по Холодову исходили. Точно, еще Козлов их подкалывал в чате… Как я могла забыть об этом?

— И главное, — продолжает Иваненко, при этом все-таки утаскивает оладушку с тарелки и быстро отправляет ее в рот, — это же такой компромат. Если все узнают, что он спит со студентками… Ну если и не выгонят, то спесь с него точно собьют.

Я помалкиваю, пеку себе оладьи, ко мне слова Марины никакого отношения не имеют. А если он… мама таких бабниками называет, а бабушка — кобелями блудливыми. Да мне-то что?!

— Скалка! У тебя там что? Подгорело?

Маринка вообще любит повизжать, дай только повод, но вот сейчас и правда… Нет, сковородка не дымит, пожара не наблюдается, но три оладьи безнадежно испорчены с одной стороны. Хотя…

— Да выкидывай их, есть все равно нереально. Первый раз вижу, чтобы у тебя что-то подгорело.

— Марин, у тебя же свидание вечером. Какие оладьи?

Отбираю из-под носа Иваненко тарелку, да там пару штучек всего и осталось! Мне не жалко еды, Маринке особенно, все знают, что у нее вечные проблемы с деньгами, то есть с их отсутствием. Вот только хочу, чтобы она поскорее ушла из кухни, не знаю даже, почему вдруг на душе противно стало.

Она и правда обиделась, вон как стул чуть не опрокинула, убежала, даже не попрощалась. Ну да ладно, в универе еще увидимся. Маринка взрывная, но отходчивая. Ляпает иногда не думая, ну а кто из нас умеет держать язык за зубами? Точно не я! И потом Марина очень переживает, что ей приходится копейки считать, в буквальном смысле. Я иногда вижу, с какой жадностью она рассматривает мои или Ленкины вещи, а ведь у нас не брендовые шмотки… Ну да ладно, всем хочется жить хорошо. Это нормально. Но так спокойно говорить, что на кого-то ставки делают денежные, да еще такие… Да, он гад редкостный, но… нет уж, он сам о себе позаботится! Это еще кто на кого компромат наберет? Я бы поставила на Холодова, не по зубам он девчонкам.

Сама не заметила, как собрала в контейнер оладьи, больше обычного. Конечно, он просил блины, но перебьется. Я ему не обязана готовить, и если он опять захочет меня объесть, то пусть попробует подгоревшие. Ему полезно будет!

Быстренько натягиваю на себя верхнюю одежду и, не дожидаясь лифта, сбегаю на первый этаж.

Ноябрь на дворе, сегодня уже снег метет, мелкий такой и противный. Смысла в нем нет никакого. Растает ведь через день-два, и будем ногами грязь месить. На остановке много людей: наверное, давно автобуса не было. Кругом знакомые лица, здороваюсь с девчонками, они с интересом меня рассматривают. А я в который раз расстраиваюсь, что Дятлова опять куда-то смоталась. Мне ее очень не хватает. В этом учебном году мы видимся разве что на парах и урывками по вечерам в общаге. Пропадает в универе с такими же, как она, активистами. Вроде как на выходных собрались волонтерами на детский праздник в школу. Меня даже звала, но куда я пойду, если в субботу утром мама приезжает…

Утром мама меня разбудила звонком, еще раз уточнила список того, что привезти. Заказала ей рыбы побольше и сала. Понятно, что бабушка все равно пирогов разных положит. Внутри наконец-то потеплело от приятных мыслей. Мама — это мама, самый родной человек, и я хоть на выходных немного отвлекусь. Ну и прибежит к нам весь этаж общаги. Как минимум. Когда мама приезжает, будто домом сразу пахнет. Жаль, выветривается этот запах быстро из общаги.

— Тамар, привет! Не знал, что ты еще не уехала. — Пашка рядом нарисовался, грустный какой-то. Не выспался, наверное.

А я рада, что он рядом. Как-то все разбегаются по углам, в смысле вся наша компания, Колька озабоченный какой-то ходит. Куда девался тот смешной увалень, который веселил нас два года? Ленка пропадает в универе, в общагу поздно приезжает, а Маринка с этого года все больше с Люсей, у них какие-то свои дела. У Зайцева любовь-морковь, он чаще с девушкой своей бывает после занятий и по выходным. Реня всегда был сам по себе. Его к нам Козлов притащил в компанию, а так он все больше за компом сидит. Вот и остается один Голубев. Хорошо, что хотя бы он остается рядом.

— Чего грустный такой? Спал плохо? — спрашиваю, глядя на его уставшее лицо и покрасневшие глаза. — Случилось чего?

— К тебе Холодов пристает? Если да, ты не бойся, просто скажи!

— Пристает? С чего ты взял?!

Я так удивилась, что даже не сказала, а выкрикнула эти слова. И на нас сразу стали оборачиваться. Ну вот! Такого внимания мне совсем не нужно.