Скандал

— Я взял себе за правило делать все по-другому, не так, как Леонгард, — сказал он. — И это был пункт, в котором здравый смысл и прославленная справедливость ставили брата в тупик. Возможно, ему хотелось, чтобы я пошел по его стопам, хотелось видеть меня похожим на него — не знаю. Во всяком случае, между мной и Леонгардом на этой почве были постоянные столкновения. Да-да, как я припоминаю теперь, именно на этой почве. Последние годы, когда я снова был в Европе, я с ним почти не встречался. Два-три визита к нему были только источником неприятных переживаний для обоих. Ему не нравилось, что я работаю на телевидении и меня это устраивает. Он считал это занятие недостаточно серьезным. И когда я… — Клаус пожал плечами, прервав речь на полуслове, вынул изо рта окурок — он докурил сигарету до последнего миллиметра, до самого фильтра — и положил его в пепельницу. — Мне не следовало его игнорировать. Сегодня и я сторонник благоразумия. Надо было, конечно, найти для себя более обеспеченный заработок… Ну, да. Леонгард мертв, а что будет со мной — один Бог знает. Я сегодня узнал, что Леонгард был болен. Но Бюзольд был видимо прав: это к делу не относится. Это меня больше не удивляет. Леонгард во всем остался верен себе. Он погиб, но я бы солгал, если бы сказал, что это меня потрясло.

Клаус наморщил лоб, поднялся со стула и несколько секунд молчал, глядя перед собой.

— Так. Это все. Я вам рассказал то, что кроме меня вряд ли кто-либо смог бы поведать. Вы не прочтете об этом в газетах и не услышите по радио, даже если кто-нибудь и захотел бы дать портрет моего брата Леонгарда.

«Сейчас он уйдет», — подумала Ингрид. Она опять смутилась, неожиданно открыв для себя, что ей этого не хочется. Но он не уходил. Несколько раз прошелся по комнате и остановился напротив девушки.

— Знаете, что мы сейчас сделаем? — сказал он. — Сейчас мы будем есть. Поужинаем, чем Бог послал. Вы наверняка проголодались? Или я неправ?

— Да, немного, — она слабо улыбнулась.

— Я тоже голоден. Сейчас пойду на кухню и посмотрю, что можно предпринять. Потом вернусь. Ладно?

Ингрид не сразу пришла в себя. Предложение было для нее неожиданным.

Леонгард Майнинген — его странная фигура — все еще незримо присутствовал в комнате. Нужно привыкнуть к тому, что его уже нет.

Клаус стоял в дверях, ожидая ответа.

— Согласна, — сказала она наконец.

Это был совершенно другой человек, когда, вернувшись, он с неповторимым изяществом стал накрывать на стол. Волшебник, изгоняющий все мрачное и тяжелое, прежний Клаус Майнинген со своими синими глазами и копной светло-русых волос, в которых оставили след крепкие морские ветра, частью растрепав, а частью уложив их мягкими волнами.

Он улыбался, и белоснежные зубы блестели на загорелом лице; заговорщически подмигнул Ингрид, и на какой-то момент у нее перехватило дыхание. Тогда она поднялась с места и принялась ему помогать. Она снова свободно дышала и проворно двигалась по комнате. И — словно это само собой разумелось — его рука лежала на ее плече, хотя такое не могло присниться Ингрид и во сне.

— Посмотрим, что удалось раздобыть, — сказал он. — Масло и ветчина из холодильника, сыр, холодное мясо, черный хлеб и пара булок, тюбик дюссельдорфской горчицы и ко всему этому еще чай, который я заварил прямо в чайнике. Вы не разочарованы?

— Я в восторге, — сказала Ингрид.

— Прекрасно! Тогда быстро сядем и начнем.

Ингрид медлила.

— Не знаю с чего начинать, — замялась она.

— Мне кажется, нам не стоит соблюдать ритуал, хватайте, что попадется, иначе я начну есть первым и перестану разыгрывать из себя гостеприимного хозяина.

Она не заставила себя долго упрашивать и стала наливать чай. Клаус глядел на нее не отрываясь.

— Вы хорошо вышли из положения, — сказал он, поднеся чашку к губам. — Скажите, пожалуйста, для чего вы приготовили такой аппетитный бутерброд и положили его назад на тарелку?

— Это для вас.

— Для меня? — Клаус был поражен. — Вы попали старому холостяку прямо в самое сердце, — сказал он после паузы.

Больше он во время еды не сказал ничего. Но поймал себя на том, что разглядывал Ингрид так, словно впервые ее увидел. «Интересная она, — думал он, — и даже очень, с этими серыми глазами, длинными ресницами и темными бровями. Немного бледная — видимо, мало бывает на свежем воздухе. Неплохо было бы отправиться с нею куда-нибудь на край света — в Адриатику, в Монтенегро».

Наконец они покончили с едой. Они поглядели на абсолютно пустые тарелки, потом друг на друга и рассмеялись.

— Теперь можно все убрать, — сказал Клаус.

Ингрид недоуменно взглянула на него.

— Нельзя ли приоткрыть окно? Здесь так накурено. А вы сейчас снова захотите курить.

— Сейчас сделаем, — сказал Клаус.

Он подошел к окну и распахнул его настежь, отогнал ночную бабочку, чуть было не залетевшую в комнату. Осторожным движением дотянулся до шнура выключателя и погасил свет.

Ночь была светлая и ясная. Тонкий серп месяца, казалось, качался в небе. Высыпали звезды, и свет их доходил до земли. Если долго на них глядеть, начинало рябить в глазах.