Скандальная молодость

Однажды ночью Дзелия вскарабкалась туда по приставной лестнице. И тогда Парменио рассказал ей, как называются звезды, начиная с Сириуса. И пока он объяснял, что Вселенная рождается и умирает, как человеческое тело, и срок ее жизни отнюдь не равен бесконечности, а наша жизнь есть не что иное, как заболевание земной коры, наступил день.

Парменио выволокли во двор.

Брагоне рыскал между сугробами, ища удовлетворения, которое от него ускользало. В развевающемся на ветру плаще, строевым шагом он проходил намеченный маршрут и по собственным следам возвращался обратно. Капитана Демоса Баратьери, утверждавшего, будто он родственник генерала Баратьери, что вовсе не соответствовало действительности, прозвали Брагоне, то есть «кальсонщик», из-за его тощих ног, на которых нелепо болтались брюки с двойными лампасами. После того как однажды он, подобно ведру, сорвавшемуся с ворота, упал в колодец, в его недоброй памяти осталась только Канта. Она повествует о набегах и резне от Пармы и Реджо до самого Дозоло, начиная с марта 96-го, когда произошла трагедия при Адуе. Разгром Батальона Тозелли при Амба Аладжи и брошенная Криспи фраза: «Это какая-то военная чахотка, а не война» ударили ему в голову. Совершенно непонятно почему, ибо его единственным боевым поприщем до этого момента была ротная канцелярия.

Когда приговоренных из Луниджаны отпустили на свободу и ему было поручено доставить их по домам, он под предлогом, что необходимо держать равнение, на протяжении всего пути весьма вольно пользовался саблей. Многие получили смертельные ранения. Nel tr`a gi'o, говорит Канта, то есть беспощадно. А когда амнистированные приближались к полевой кухне, он весело смеялся, выставляя перед собой саблю так, что она напоминала шутовской половой орган, торчащий из слишком широких штанов.

Он приказывал:

— На колени и целуйте ее!

Десять раз поцеловать лезвие, чтобы получить миску риса. Некоторые предпочитали голодную смерть, и их тела находили потом в зарослях горных кустарников.

Было очень холодно, но Парменио оставили в одной рубашке. Его заставили встать на колени у стены и со всеми формальностями, перед обоими небольшими отрядами, Демос Баратьери обвинил его в том, что он подобрал маленькую девочку с той же целью, с какой подбирал собак и кошек, то есть для удовлетворения своей похоти. Он предстанет перед судом. Кроме того, он обвинил его в многочисленных кражах и похищении из какого-то музея таблиц с надписями на неизвестных языках; это была неправда, ибо Парменио раскопал их в земле Тальо ди По.

Запертые в кухне животные выли от горя и бросались к окнам. Солдаты трижды выстрелили по стеклам. Потом они выставили картинки во дворе, прислонив каждую к небольшому снежному холмику. Кожа на коленях Парменио растрескалась, ступни онемели от холода, но его заставили обойти всю эту выставку.

— Твоя работа? — спросил Брагоне.

Это была Свадьба в Кане Галилейской. На заднем плане у Мадонны в голубых одеждах была голова лисицы.

Другая картинка изображала Встречу Богоматери с Сыном.

— Твоя работа?

У Сына была бульдожья морда.

На картинке со Святым Георгием, поражающим дракона, головы были переставлены местами: Святой изрыгал пламя из острозубой пасти, а у чудовища был изящный профиль и шлем на голове.

— Моя, — признал Парменио и перед картинкой Воскресение, на которой Христос возносился к Отцу с илистого дна реки, стоя на шаре из сплетенных друг с другом угрей.

— Это же змеи! — заорал Брагоне.

— Это безобидные угри, — возразил Парменио.

На картинке с Иисусом, исцеляющим слепых, у гиены справа была голова Демоса Баратьери.

Брагоне приказал сжечь картинки. Когда они решили, что изъяли и уничтожили все, Парменио вырвался из рук солдат и, прыгнув в снег, разорвал на себе рубаху. Вытатуированный на груди Иисус шел на Голгофу, и у него была красная голова и длинный клюв дятла, того самого, которого Парменио, как он клялся, удалось научить разговаривать, и от которого он получил описание первого восхода солнца на земле.

— Это тоже сжечь! — приказал Баратьери.

Один из солдат взял горящую головню и выполнил приказ.

Дзелию, которая должна была давать показания о развратных действиях, которых никогда не было, увели в сопровождении карабинера. Парменио босиком шел в кольце всадников. Кто же мог меня выдать, спрашивал он себя, переживая больше за девочку, чем за себя самого, и рассказать про картинки? Крестьяне и лодочники стояли вдоль дороги, и прежде чем повернуться спиной к стражам порядка, снимали шляпы перед Парменио; Демос Баратьери приподнимался на стременах, призывая их бросать в пленника камни и снежки, но они по-прежнему стояли к нему спиной. Парменио сказал себе: никто из них.

— Друзья! — позвал он, предчувствуя, что в будущем ему не придется произносить это слово.

Воздух был такой холодный, что ожоги на груди буквально горели.

— Попрыгай, Парменио! — предложил Баратьери. — Попрыгай, как следует. Это тебя согреет. Жонглер должен прыгать, петь и плясать.

Но он продолжал идти, опустив голову, скользя по грязи.