Скандальная молодость

Дзелия не пошла на праздник Мая, поскольку поручение, которое ей дал Ченси, было выполнено еще накануне вечером. После обеда она должна была сесть на паром в Каʼ Тьеполо, и оставшееся время она использовала на то, чтобы сложить в чемодан вещи, разбросанные Пезенти и Каррой, и уничтожить таким образом все следы их пребывания.

Когда она пришла на пристань и села в ожидании парома, люди уже возвращались с праздника, который к тому времени закончился. Они спускались со стороны волока, и река покрылась лодками и флагами.

Мимо нее прошла какая-то компания со словами:

— Принц мертв!

По тому, как они держались под руки и со смехом толкали тех, кто шел навстречу, Дзелия поняла, что они были пьяны.

А другие говорили:

— Такого Мая, как сегодня, давным-давно не было. Молодец этот Сокол. Никогда не видел таких акробатов.

Еще в одной компании, которая несла знамя с изображением головы мавра, наоборот, бурно спорили:

— С Соколом никогда такого не случалось. У него всегда были самые лучшие аппараты. Говорят, он взорвался в воздухе, потому что у него была бомба, или в него выстрелили с земли.

И группа смущенных женщин:

— Бывают же люди, которым нравится, чтоб их убивали ни за что.

Многие проходили молча. И только один молодой парень тихо признался своему товарищу:

— Жаль. Чуть-чуть не хватило, чтоб все получилось, как надо.

Дзелия села на паром в Ка Тьеполо.

IX

1

Период забытья длился для меня до тех пор, пока в июле 34-го не произошел эпизод с так называемым номером Дольфуса. Я часами бродила по берегу Адриатики, проводила дни, не строя никаких планов, чувствуя себя прекрасно, как кошка, только немного мрачная, а кошки у меня были, причем самые странные из всех существующих, то есть морские, которые быстро сходят на берег из лодок, но по-прежнему предпочитают близкое небо приливу. Они знают мудрость портов, которая, в отличие от всех других, изменяет судьбы людей в зависимости от штормов.

Такой была и я. Мне нравилось сидеть на тех же самых подоконниках, хотя проходящие мимо люди меня не интересовали, и от людей я устала. Я была способна проводить часы на пирсах, в солоновато-горьком запахе моря и рыбы, от которого у меня усиливался аппетит, и возвращалась домой на рассвете, наступавшем с такой же леностью, которой отличалась я. Никогда больше мне не довелось испытать это радостное ощущение утра.

Наконец-то у меня было достаточно денег, и я позволяла себе тратить их весьма щедро, так что вокруг меня постоянно были самые разные люди, и не один из них хвастался, что приходится мне дядей, двоюродным братом или, на худой конец, каким-нибудь дальним родственником и знает меня с пеленок. Сначала я гнала их прочь, как собак, но потом мне стало любопытно, и я развлекалась, слушая, как меня каждый раз выдумывают заново, когда они рассказывали, как и почему они мои родственники; они изображали меня святее святой Риты, более страстной, чем Петаччи, более красивой, чем Паольери.

Чудеса Италии ничтожеств. Были и такие рассказы, в которые я сама почти верила. На многое они не претендовали. Я принимала их в гостиных отеля Реджина ди Каттолика, угощая обедом или ужином, или возила на прогулку вдоль побережья, позволяя свободно предаваться фантазиям. Я вспоминала Бастардов, которые проходили через Мелану и Бергантино, Костерщиков, или носителей огня, Пикадоров, пришедших из Испании и в отсутствие быков для убийства оставшихся на речных землях воспевать героические подвиги.

Они тоже начинали:

— Вот послушайте, такой версии вы еще не слышали! — И излагали варианты одной и той же истории.

В конце концов я им говорила:

— А теперь убирайтесь. Игра окончена.

Было уже так поздно, что берег моря становился бледным, и в гостиных отеля Реджина стулья громоздились один на другой, как мои мысли. И я лишний раз убеждалась, что замечательная выдумка — жизнь тем больше с тобой играет, чем больше ты ее недооцениваешь и считаешь смешной, и первая стремится забыть себя, хотя и ты тоже стараешься это сделать.

2

Реджину ди Каттолика называли Сладостные обманы.

Своей в высшей степени двойной душой, безупречно гибельной и извращенно ортодоксальной, в которой запретное рационально соединялось со строгостью нравов, она была обязана профессиональным качествам Джоунс Сангинетти, ее директора, и ее знанию людей. Обманы заключались в том, что все страсти там были бурными, а идеалы — чрезвычайно высокими; но потом, когда вы закрывали за собой дверь комнаты, от них не оставалось ни малейшего следа.

В Реджине все, вплоть до решеток, производило эффект, и каждый исполнял свою роль.