— В Кинсейл-Мэнор обеденный стол рассчитан на двадцать четыре персоны, — сказала она, наполовину обращаясь к самой себе. — Он такой древний, что даже не раскладывается. Джереми был очень требователен к соблюдению этикета. Настаивал, чтобы мы садились на противоположных концах, даже если бывали одни. Я уже и забыла, как он обожал помпезность и церемонии. А посреди стола ставилась высоченная ваза, семейная реликвия, ужасно уродливая, и разговаривать становилось совершенно невозможно. Однажды я переставила ее вбок, но Джереми сразу вернул назад. Он не переносил, чтобы в его драгоценном доме что-то менялось. Очень странно, поскольку он совершенно спокойно смотрел, как дом ветшает и разваливается на части. После его смерти я даже думала, не делал ли он это намеренно. Наказывал себя. Он и к своему саморазрушению относился с тем же спокойствием.
Рассеянный взгляд Деборы, казалось, устремился в прошлое, но впервые со времени их знакомства она говорила задумчиво, а не обеспокоенно. Эллиот потягивал портвейн и смотрел, как меняется выражение ее лица. Он чувствовал: одно неосторожное движение, и все рухнет.
Подпирая одной рукой щеку, другой Дебора взяла нож и стала нарезать кубиками айвовое желе, что осталось нетронутым на тарелке.
— Ему было все равно, что мы едим, главное, чтобы подавали с соответствующим величием. Кухни располагались далеко от столовой, и мы почти всегда получали блюда уже холодными. Я пыталась убедить его построить новую кухню поближе, но он отвечал, что это слишком расточительно. Тогда я предложила перенести столовую ближе к кухне. — Она засмеялась. — Можно подумать, я предложила выставить свою кандидатуру в парламент. Он пришел в ужас. — Дебора положила нож и с изумлением посмотрела на дрожащее желе, которое нарезала. — Бедный Джереми. Титул, поместье — они так много для него значили. Возможно, многое бы изменилось, будь у него наследник.
Она внезапно выпрямилась, ощутив на себе пронзительный взгляд Эллиота.
— Что-то я расчувствовалась, — пробормотала она, допивая вино. — Думаю, мне пора возвращаться домой.
— Вы хотите иметь детей? — Эллиот перехватил ее руку, не давая выйти из-за стола.
— Не все получают то, что хотят, — легко ответила она, но в горле у нее застрял ком.
Она сама отодвинула стул и стала надевать шляпку. Потом забрала перчатки и накинула шаль.
— Завтра, если пожелаете, я могу свозить вас в Спиталфилдс, поговорить с Лайлом.
— В этом нет необходимости, я вполне могу нанять экипаж.
— Вам совершенно необязательно доказывать мне свою независимость. И, предупреждая ваши слова, вы мне ничем не обязаны. Мы ведь договорились, что занимаемся этим вместе, верно?
Дебора открыла рот, чтобы возразить, но передумала и засмеялась.
— Не уверена, что мне нравится, когда вы читаете мои мысли.
— А я бы хотел читать их чаще.
На его губах заиграла слабая улыбка, тень той чувственной, от которой у нее подгибались ноги и полыхала огнем кожа. Она неуверенно улыбнулась ему в ответ, не прочь прочитать его мысли. Возможно, узнала бы, хочет ли он ее поцеловать.
И получила ответ на свой вопрос. Его губы накрыли ее легким поцелуем. Нежнейшим. Сладким. Таким, который заканчивается до того, как перерастет в нечто большее. Эллиот поправил на Деборе шаль, взял ее под руку и повел в шумную вечернюю сутолоку.
Глава 9
— Ну? — Дебора замаячила в дверном проеме. — Вы уже прочитали, или мне снова пойти погулять? Хотя если я еще разок обойду вокруг площади, ваши соседи решат, что я что-то затеваю.
Эллиот поднялся из-за стола и забрал у нее порядком измятые перчатки. Она была бледна, под глазами опять залегли тени — свидетельство долгих ночей наедине с пером.
— Вы можете остаться. Я закончил чтение.
— О!
Дебора почти упала в кресло у очага. Ноги подгибались, она чувствовала себя больной. Сжала руки, чтобы они перестали трястись.
— И как вам? — почти шепотом спросила она.
Он сел напротив и вытянул ноги, намереваясь ее подразнить, но передумал, увидев, как сильно она переживает.
— По моему мнению, это абсолютный шедевр, — с улыбкой ответил он.
— Надеюсь, вы ведь так говорите не потому, что боитесь меня обидеть?
— Дебора, это великолепно. Правда. Здесь все — и юмор, и динамичный сюжет, и гнев, и трагедия.
— А Генри?
Эллиот проглотил комок в горле.
— Читать было тяжело. Вы так хорошо схватили его характер.
Дебора прижала к щеке его руку и опустилась на колени рядом.
— Я так рада. Мне очень хотелось показать его настоящего.
— И у вас получилось. — Некоторое время они молчали. Потом его рука опустилась ей на голову. — Вы думаете, я страдаю из-за того, что вернулся с войны живым, ведь так?
Его глаза потемнели, морщинки вокруг стали глубже. Он нахмурился. Дебора погладила шрам на его брови.
— Не только вы, — осторожно ответила она. — Я чувствовала муку почти в каждом из ваших солдат, но, кажется, вы страдаете больше остальных из-за того, что вернулись целым и невредимым. Ваши шрамы совсем небольшие. — Она поцеловала кончики пальцев и коснулась другого шрама, чуть ниже линии волос. — Но у вас есть другие шрамы, которые не видны никому.