— Я не люблю пользоваться титулом. Меня зовут Дебора Нэпьер. И если я не похожа на вдову, то вы еще меньше похожи на взломщика.
— Дебора. Вот это мне подходит. Я Эллиот Марчмонт, известный под прозвищем Павлин, но только немногим избранным.
— Могу я спросить, что именно вы украли? Джейкоб по какой-то причине не захотел об этом рассказывать.
— По очень серьезной причине, — сухо сказал Эллиот. — Полагаю, вреда не будет, если я вам скажу, моя судьба и так в ваших руках. Это бриллиант. Большой голубой бриллиант, предположительно из драгоценных камней французской короны. Кинсейл добыл его окольными и нетрадиционными путями.
— Вы имеете в виду, что он приобрел его незаконно? Джейкоб? — пискнула Дебора.
— Почему вы так удивлены?
— Потому что он скаредный, лицемерный ханжа, которому доставляет несравнимое удовольствие осуждать за попрание нравов и устоев других, во всяком случае… — Она осеклась, осознав, что забыла свое золотое правило «никогда не выдавать своих чувств». Этот мужчина выбил ее из колеи. — Как вы узнали о камне?
— У меня свои источники.
— Бог мой. Вы имеете в виду тех, кого называют скупщиками? Которые живут в трущобах? — спросила Дебора, с удовольствием воспользовавшись жаргоном, которым раньше только писала.
— Должен сказать, для столь высокопоставленной аристократки вы проявляете прямо-таки нездоровый интерес к неприглядным сторонам жизни низших слоев общества.
— Я предпочитаю приписывать этот интерес своему живому воображению. Так о вас говорят правду? В Англии действительно нет сейфа, который вы не смогли бы взломать?
— Я еще с таким не сталкивался, — ответил Эллиот, озадаченный ее реакцией. Казалось, она скорее очарована, чем недовольна, сидя средь бела дня в Гайд-парке на одной скамейке со знаменитым Павлином. Она просто обязана была позвать полицию. Но, вместо этого, не выглядела смертельно напуганной, напротив, казалась заинтригованной и даже восхищенной. Где-то в глубине души он чувствовал, что в лице Деборы Нэпьер, вдовствующей графини Кинсейл, он встретил бунтарскую личность, подобную себе.
— Мне хочется услышать об этом все, — сказала она, словно вторя его мыслям. — Почему вы этим занимаетесь? И каково это — противостоять своим блестящим умом всему остальному миру? Вы не боитесь, что вас поймают?
Она не спросила, что он сделал с бриллиантом. Любая женщина на ее месте в первую очередь спросила бы об этом. Но Дебору явно интересовал не исход, а процесс. Как и его самого, во всяком случае частично.
— Такой шанс есть всегда, — ответил Эллиот, завороженный ее вспыхнувшим взором. — Но без риска это того не стоило бы. Для меня привычно, когда от волнения замирает сердце, и ты понимаешь, что любой неосторожный шаг может стать последним. Ни на что не похожее чувство. Во всяком случае, после…
— Армии?
— Как вы узнали?
— По вашей походке. И по шрамам на лице. — Дебора коснулась его лба и словно испытала какой-то разряд. Быстро отдернула руку. — Еще в первую нашу встречу я подумала, что вы человек, привыкший отдавать приказы. Вы долго служили?
— Шестнадцать лет. Мы сбежали, когда нам было пятнадцать, мне и моему школьному другу Генри. Он, как и вы, остался без родителей, только его отец не позаботился о его судьбе. В одну неделю он потерял и семью, и место в школе. А должен был выучиться на адвоката. — Эллиот засмеялся. — Генри — и адвокат. Совершенно невозможное сочетание. Он решил завербоваться в армию, и я сбежал вместе с ним, школа мне уже осточертела, а возвращаться в родовое имение и забирать у отца бразды правления мне казалось настоящим адом. Мы сбежали и завербовались, прибавив себе возраста.
— А ваши родители?
— Моей матери уже не было в живых. Отцу мой поступок не понравился, но мы не рассорились. Я убедил его, что немного дисциплины и независимости мне не повредит. Он купил мне первый офицерский чин. А когда вскоре началась война с Наполеоном, я уже знал, что имею большие способности к военной службе. Армия стала моей семьей. Да, с моей стороны эгоистично, но к тому времени я настолько прикипел к своим солдатам, что, откровенно говоря, не мог их оставить, пока война не будет выиграна. К чести моего отца, он меня очень в этом поддерживал. Я ушел со службы в чине майора после Ватерлоо и жалею только о том, что отец умер всего через полгода после моего возвращения.
— После стольких лет службы вам, наверное, очень трудно приспособиться к гражданской жизни.
— Верно. Очень трудно. — Эллиота удивило ее понимание. — Люди обычно этого не замечают.
— Они никогда ничего не замечают. Когда я вышла замуж, мне было девятнадцать. И после смерти Джереми я осознала, что не представляю, кто я такая.
С тех пор прошло два года, и я до сих пор не уверена.
— Я вернулся домой, чтобы расчехлить мои родовые имения и жить тихой деревенской жизнью, от которой когда-то сбежал. С тех пор прошло немногим больше двух лет, а я до сих пор толком не понимаю, кто я такой. Уже не военный, но чертовски уверен, что умер бы со скуки, если б стал простым деревенским сквайром.