Скандальный Альянс

– Ещё ложечку, да? Молодец. – Вытираю ротик сына от пюре и улыбаюсь ему.

– Тебе нравится. Да, я вижу, какой зуб у тебя растёт. Огромный. Скоро это станет оружием против врагов.

Нандо улыбается мне и сразу начинает грызть игрушку, рассматривая потолок.

Поднимаюсь со стула и выбрасываю пустую баночку. Мою ложку и кладу её так, как она лежала, когда здесь была Джина.

Бросаю взгляд на сына, и грудь снова сдавливает от боли.

Джина…

Прошло четыре дня, и я уже теряю всяческую надежду на то, что она очнётся.

– Привет. Приехал тебя сменить.

Поднимаю голову на Германа, несущего пакеты с едой.

– Эй, парень, скучал по своему крёстному? – Друг подхватывает Нандо на руки и подбрасывает пару раз вверх под заливистый смех сына.

– Я тоже. Хорошо быть живым, скажу я. Чёрт, прости, Дерик, – Герман сразу же тушуется.

– Правда жизни, да? Такова она. Потерять всё, чтобы осознать, как это было дорого, – горько усмехаюсь.

– Брось, не опускай руки. Она же не в коме, а просто не может пока прийти в сознание…

– Это и есть кома. Её тело сильно повреждено, – зло обрываю его.

– Люди и спустя год выходили из комы. Главное, двигаться. По крайней мере, ты всю Альору заставил посмотреть на всё с другой стороны, когда сделал заявление, – усмехается он.

Ничего не изменилось внутри меня от того, что я выплеснул часть своего напряжения, сказав правду о рождении Нандо и о том, кто является его матерью. Ничего не изменилось для меня, ведь я это всё знал. Ничего не изменилось, в принципе, в стране, люди просто поняли, что я не отступлю, и королева у них уже есть. Ничего не изменилось от моего признания в отношениях с другими странами. Ничего не изменилось… и ради этого «ничего» я не решался сделать шаг. Чёрт, я так виню себя. За всё виню.

Джина…

– Я буду в госпитале. Сабина уже ждёт вас в замке. Отвези туда Нандо. – Хватаю ключи от машины.

– Дерик, тебе не нужно сидеть там каждую минуту. Когда ты в последний раз спал?

Замираю и качаю головой.

– Сон теперь роскошь. Я не упущу момента возобновления активности мозговой деятельности Джины, и она меня услышит. Тем более у меня там дела…

– С ней? С этой женщиной?

Кулаки непроизвольно сжимаются. Оборачиваюсь и вижу во взгляде Германа понимание и поддержку, что бы я ни решил.

– Я убивал людей. Я не прощал их. Она не стала для меня роднее от того, что оказалась биологической матерью. Я хочу, чтобы она стабилизировалась и…

– Дерик, ты уверен, что сможешь жить с этим дальше? – тихо спрашивает Герман.

– Я не смогу жить дальше без Джины и Нандо. Остальное меня мало волнует. У меня достаточно грехов, и я сделаю всё правильно. Я думаю о будущем своего сына. Не сейчас, так через десять лет она вернётся. По словам Кристин, она всегда будет возвращаться, чтобы убить моего сына. А Джину… практически убила. Моя совесть чиста. Я лишь делаю то, что должен, как король этой страны. Мадам Горади она убила. Марину убила. Некоторые ребята до сих пор не пришли в себя из-за действия яда. Она заставила всех думать, что мой отец, действительно, был последней мразью, а оказалось, это именно она ей была. Мужчина может любить до сумасшествия. Мой отец так любил её. И правильно сказала Джина, она не стоила всех этих жертв. Человеческие жизни, за которые я отвечал, стали могильной плитой. Поэтому не говори мне о совести, Герман. Лучше не говори.

– Я понимаю. Не виню и не осуждаю тебя, просто волнуюсь, вот и всё. Ты пережил в последнее время много дерьма и раз уже всё решил, то я буду рядом. Кристин? Ты её тоже казнишь?

– Это решит Джина. Очнётся она, тогда Кристин будет выслана из Альоры навсегда и лишена всех привилегий. Джина умрёт, она – тоже. В отличие от Кристин, Джина всегда делала, а не пыталась. Пыталась… – выплёвываю последнее слово.

– Всего лишь пыталась и молчала. Она предала меня, а я убивался за правду нашего родства. Я унижал Джину, а она прощала и понимала меня. Я отталкивал её, а она упрямо хватала меня за руку. Я бежал от неё, а она ко мне. Я причинял ей боль из-за человека, который пришёл в мою семью и забрал у меня самое родное, а она всегда была рядом и предполагала такой исход. Нет, Кристин мне не сестра. Она для меня враг, такой останется и в будущем. Пусть продолжает молиться и платить за свою камеру, – произношу и выхожу из дома, плотно закрывая за собой дверь.

Держать себя в руках, не позволяя ярости прорваться наружу довольно сложно. Смотреть на бледное лицо Джины, обёрнутой в гипс, и не видеть никаких изменений на мониторе, невыносимо. Слышать, как точно и чётко было всё отыграно за моей спиной человеком, которого я считал родным, убийственно больно. Складывать всю мозаику и необходимость выслушивать слёзные признания Клаудии, вызывает сожаление. Мой мир превратился в одну сплошную ночь.

Никаких праздничных ярмарок. Никаких увеселительных программ. В стране траур по тем, кого я потерял и кого ещё надеюсь воскресить. Я в трауре, но держусь, ради сына.

– Ваше Величество. – Меня встречают у палаты Джины. Смотрю на неё сквозь прозрачное окно.

– Есть хоть какие-то изменения?