Скандерия

– А ей ничего не будет. – Валя снова криво улыбнулась. – Она поплачет, поноет. Она всегда ноет, у неё постоянно глаза на мокром месте. В общем, разжалобит всех, как она обычно делает. Такая бедняжка. Её пожалеют и отпустят. А мы будем отдуваться.

– Хорошо, а остальные? Те, кого ты ещё ненавидишь?

– Ева – полная бездарность, – резко сказала Валя. – Это все знают. Не все говорят, но все знают. Я точно знаю, потому что читаю научные журналы о живописи, даже сама пишу статьи. Я знаю, какие критерии есть в искусстве и как отличить талант от гения или от бездарности. Ева – просто надутая пустышка, вот и всё.

– А другие? – у журналиста начала медленно отвисать челюсть.

– Астра – просто королева снобов. Ей, как и её чванливой мамаше, видите ли, дорого платить за еду для стипендиатов. Они ненастоящие, лживые, и у них всё прекрасно. Они этого не заслуживают, потому что ровным счётом ничего не сделали для того, чтобы чего-то достичь. Им всё просто так досталось, как, кстати, и Русаковой. Они не заслуживают быть в «Скандерии».

– Хорошо, – выдохнул журналист, потирая бровь. – Но как вы решились на атаку? Вы ведь понимали, что могут погибнуть люди? И они погибли, и жертв было бы намного больше, если бы не отец ненавидимой тобой Евы Долгих.

– А что он такого сделал, я не поняла? – Валя чуть сдвинула брови.

– О, это занятная история. Для наших зрителей. – Журналист снова повернулся к камере. – Андрон Долгих, прокурор, отец студентки Евы Долгих, о которой только что шла речь. Так вот, его сначала ругали за то, что он затягивал расследование и не задержал известных ему участников организации, но потом оказалось, что именно он направил к Гимназии экстренные службы, причём ещё до поступления каких-либо сигналов. Именно раннее прибытие спасателей и помогло избежать большего количества жертв. – Журналист снова развернулся к Вале. – Так как вы решились на атаку, зная, что ваши однокурсники и те, кто ни в чём не виноват, кого вы даже не ненавидите, могут погибнуть?

– Мы не хотели, чтобы кто-то погиб. – Валя снова смотрела вниз. – Это была просто смесь успокаивающих и веселящих газов. Мы просто хотели пошутить, а потом выложить видео. Я не знаю, почему всё так случилось.

Журналист остолбенел и несколько секунд молчал, выпучив глаза. Потом взял себя в руки, поправил очки и задал следующий вопрос:

– Хорошо. Что ещё всех волнует – это то, как твои же товарищи оставили тебя в зале и сбежали. То есть они фактически бросили тебя вместе с остальными.

– Это не так, – покачала головой Валя, упрямо глядя вниз.

– То есть?

– Они знали, что у меня был противогаз и я могла его надеть.

– А если бы кто-то отобрал у тебя противогаз?

– Вряд ли.

– Есть мнение, – осторожно начал журналист, – что некто специально смешал сильнодействующие эфиры так, чтобы они превратились в аллергены и токсины.

– Я ничего об этом не знаю. Это должны были быть безвредные газы, безопасные. Мы их на себе проверяли.

– А зачем тогда противогазы?

– Чтобы уйти и не попасть под действие газов.

– То есть, ты не считаешь себя виноватой в гибели твоих однокашников?

– Нет, – помотала головой Валя. Она снова говорила уверенно, как о чём-то вполне естественном. – Это вышло случайно.

– Хорошо. А как вообще появилась ваша организация? И как давно вы вместе?

– Я не знаю, когда именно она появилась, – пожала плечами Валя, глядя вниз и в сторону. – Вроде бы её создала Лера Вавилонова, ещё давно.

– Вы дружили? – быстро вставил журналист.

– Да не особо. Она очень любила выставлять своё мнение напоказ. Часто писала статьи по живописи, хотя почти в ней не разбиралась. Я вот никогда не стану писать о балете или театре, потому что мало в этом понимаю. А она всегда выкатывала свои разборы, да ещё выставляла всё так, как будто её мнение – самое важное и правильное.

– Это она хотела зачистить «Скандерию»?

– Вроде бы да, – неуверенно протянула Валя. – Она вообще часто назначала тех, кто талантливый, а кто нет.

– А что с ней всё-таки случилось?

– Я не очень знаю. В том году она сказала, что не хочет учиться рядом с теми, кого не уважает, кто не достоин быть в «Скандерии». Что стандарты школы давно изжили себя, потому что их подгоняют под детей богатых родителей. И тогда Лера перестала ходить на занятия, и её исключили. И ещё за непристойное поведение.

– И тогда она…? – Журналист выразительно поднял брови.

– Она говорила, её несправедливо исключили. Что это был протест и самовыражение, а её травят за это. Ей пришлось бы ехать домой и учиться в обычной школе, да ещё год повторить. Но я не думаю, что она хотела покончить с собой.

– То есть?!

– Она так, наверное, хотела привлечь внимание. Там же толпа собралась под эстакадой, она ведь ультиматум тогда поставила – или её восстановят, или она спрыгнет. Но на все звонки в школу никто так и не ответил. И мы… То есть, она спрыгнула.

– А другие двое художников…

– Они никогда не были в нашей компании. У них это был просто перфоманс такой – двойной «самовыпил».

– Хорошо. Как ты видишь своё дальнейшее будущее?

– Пока не знаю. Я хочу доучиться и стать искусствоведом.