Скарабей

Кинокарьера Сани Жукова, несмотря на удачное начало, вдруг резко прервалась. После «Кибальчиша» он мелькнул ещё несколько раз на экране и сгинул во время перестройки. Про Жука, как водится, ходили слухи. Говорили, что Кибальчиш не выдержал демократии. Его перестали снимать, выгнали из семьи. Он озлобился, пустился во все тяжкие. Сошёлся с бандитами, загремел на большой срок в тюрьму и в итоге… стал криминальным авторитетом. Марципан не придавал значения этим россказням. Мало ли что болтают на Мосфильме?! Он привык, что студийное «болото» постоянно бурлит и квакает. Но, что греха таить, молва о незадавшейся судьбе Кибальчиша чуть-чуть грела его душу. В отличие от своего антипода, Марципан закрепился на киностудии, стал большим начальником. Но призрак Жука постоянно был с ним. Стоило кому-нибудь, по старой памяти, назвать Марципана Плохишем, как перед ним возникал ясный лик Сани Жукова.

На шестом десятке лет, Марципан стал почти неузнаваем. В другое время, ему, наверное, было бы лестно узнать, что кто-то из зрителей его не забыл, любит по-прежнему. Но сейчас, когда надо было спешно избавиться от трупа…

Заслышав прокуренные голоса русалок, дежуривших во дворе студийного дома, Марципан впал в панику. Комаровский застыл, с ковром наперевес. Оба открыли рты и выглядели смешно и глупо, как школьники, застигнутые в момент шалости.

Воспользовавшись их замешательством, русалки бойко подскочили к мужчинам и стали атаковать их, особенно Марципана. Ему даже показалось, что, произнося какие-то слова, эти «земноводные» подпрыгивают и пытаются зубами оторвать от него кусочек. Хищницы сыпали фальшивыми похвалами, гипнотизировали его взглядами выпуклых рыбьих глаз и улыбались, открывая острые зубы, потемневшие от тухлой воды…

– Что вам надо?! – слёзно возопил Марципан. – Я спешу! Отстаньте, пожалуйста! Не прикасайтесь ко мне! Это неинтеллигентно, наконец!

– Автограф! – щурясь от удовольствия, наперебой тараторили русалки. – Только автограф!.. И ещё руку пожать!.. И поцеловать в щёчку!.. И фотку на память!..

Марципан хотел возразить, но не успел. Одна из русалок чмокнула его в щёку натренированными губами, а вторая запечатлела момент поцелуя на поляроиде. Толстяк побагровел от такой наглости и раздулся, как шар. Он был страшен в гневе, как все флегматики. Русалок это ничуть не смутило. Они продолжали щериться на застигнутую врасплох звезду. Комаровского это забавляло. Марципан поморщился, дважды сплюнул, затопал ногами и закричал, что есть силы:

– Во-о-он!!! Во-о-он отсюда! Убирайтесь немедленно! А не то я дворника!.. Я ментов, я омон сейчас вызову!..

Русалки стали пятиться задом, продолжая посылать мужчинам улыбки и воздушные поцелуи, и вскоре исчезли за углом одного из корпусов. А Марципан всё никак не мог успокоиться. Он тяжело дышал и хватал ртом воздух.

– Сергеич, а, Сергеич, – Комаровский, левой рукой придерживая ковёр, левую, положил Марципану на плечо, а сам давился от смеха. – Как они тебя, а? Оскоромился, брат? Не переживай! И на старуху бывает проруха!

– Что ты ржёшь?!– сердито пропыхтел Марципан. – Что во мне смешного?! Уголовник!

Нечаянно вырвавшееся у Марципана слово «уголовник» привело Комаровского в чувство. Помрачнев с лица, режиссёр прерывисто вздохнул и сказал:

– Ладно, Сергеич, не заводись. Ехать пора. Открывай багажник, а то плечо онемело…

Марципан от обиды надулся и замолчал. Трясущимися руками он поднял крышку багажника. Комаровский не очень почтительно запихнул туда тело журналиста, завёрнутое в ковёр, и забросал сверху промасленными тряпками. Они заперли багажник и уселись в машину.

Пристёгиваясь ремнём безопасности, Марципан продолжал пыхтеть на русалок, этих «низких, беспардонных тварей, в которых нет ничего человеческого». Он достал носовой платок, поплевал на него и вытер щёку, испачканную лиловой губной помадой.

Комаровский сорвал головы парик и широким жестом выбросил за окошко.

– С ума сошёл? – рассердился Марципан. – Вещественными доказательствами мусорить?

– Да, ладно! – отмахнулся Комаровский.

– Что, ладно?! – Марципан стал вытаскивать из машины своё скрипучее «кожаное» тело. Он хотел подобрать парик, но его опередила выросшая, словно из-под земли, русалка. Она двумя руками схватила парик и прижала к лицу. Марципан всердцах плюнул, забрался обратно в машину и громко захлопнул дверцу.

– Трогай! – скомандовал он режиссёру, словно барин кучеру. Комаровский стал выруливать со двора.

– Сергеич, а ты, почему сам-то машину не купишь? – спросил он. – Я же помню, ты водил когда-то?..

– Почему-почему. По кочану! Не для меня эта радость, понял?! – Марципан сердито оглянулся и увидел в заднее стекло, как русалки подобострастно машут париком вслед звёздной машине. – Чудовища! Ведьмы! Фетишистски! – проворчал толстяк.

Они выехали на Мосфильмовскую улицу. Комаровский правую руку положил на руль, левой, достал пачку «Явы», закурил и, покосившись на Марципана, сказал: