Скарамуш

– Если бы я не боялся бессовестно злоупотреблять вашим гостеприимством, сударь, – сказал он откровенно, – то, перед тем как распроститься, я бы попросил разрешения последовать примеру этого превосходного молодого человека.

– Но, мой дорогой сударь, нет ничего проще. – Хозяин труппы был само добродушие. – Пожалуйста, прошу вас. Родомон[49] даст вам все необходимое. На сцене он – пожиратель огня, а в жизни – самый большой щеголь труппы. Эй, Родомон!

Умывающийся молодой человек выпрямил длинное тело, склоненное над ведром, и, весь в мыльной пене, взглянул на них. Панталоне отдал распоряжение, и Родомон, который действительно был столь же дружелюбен и мягок в жизни, сколь грозен и ужасен на сцене, радушно предоставил ведро в распоряжение незнакомца.

Итак, Андре-Луи снова снял свой шейный платок и редингот и стал закатывать рукава тонкой рубашки. Родомон снабдил его мылом, полотенцем, сломанным гребнем и даже засаленной лентой для волос – на случай, если господин потерял свою собственную. От ленты Андре-Луи отказался, а гребень с благодарностью принял. Наконец он покончил с умыванием и стоял с полотенцем через плечо, приводя в порядок растрепанные волосы перед обломком зеркала, прикрепленным к двери фургона.

Пока Андре-Луи причесывался под болтовню приветливого Родомона, его слух вдруг уловил стук копыт. Он беззаботно взглянул через плечо и застыл с гребнем в руке, раскрыв рот. Вдали на дороге, идущей мимо выгона, показался отряд из семи всадников в синих мундирах с красными обшлагами жандармерии.

Андре-Луи ни на минуту не усомнился, за какой добычей они гонятся, и внезапно ощутил холодную тень виселицы. Отряд остановился, и сержант, возглавлявший его, заорал зычным голосом:

– Эй, вы! Эй! – В тоне слышалась угроза.

Все члены труппы – а их было около двенадцати – замерли на месте. Панталоне величаво выступил вперед, откинул назад голову – совсем как королевский прокурор.

– Что же это такое, черт побери? – изрек он, но было неясно, относятся ли его слова к Року, Небесам или сержанту. Затем, перейдя на крик, он снова спросил: – Что такое?

Последовало краткое совещание между всадниками, затем они рысью пустились через выгон прямо к лагерю актеров.

Андре-Луи все еще стоял у задней стенки фургона, продолжая машинально проводить расческой по спутанным волосам. Он следил за приближающимся отрядом, и ум его лихорадочно работал, готовый немедленно принять решение в зависимости от обстоятельств.

Еще не успев подъехать, сержант прорычал в нетерпении:

– Кто дал вам разрешение разбить здесь лагерь?

Вопрос отнюдь не успокоил и не ввел в заблуждение Андре-Луи. Облава на бродяг и нарушителей границы владений не имела никакого отношения к службе этих людей, и если они и занимались подобными делами, то лишь мимоходом – возможно, в надежде удержать налог в свою пользу. Вероятнее всего, отряд ехал из Рена и его настоящей задачей была охота на молодого законника, обвиняемого в призыве к мятежу. Между тем Панталоне заорал в ответ:

– Кто дал нам разрешение, спрашиваете вы? Какое такое разрешение? Это общинная земля[50], которой могут пользоваться все.

Сержант рассмеялся неприятным смехом и пришпорил лошадь.

– Во всех огромных владениях господина де Латур д’Азира нет общинной земли в точном значении этого слова, – произнес голос над ухом Панталоне. – Это цензива[51], и со всех, кто здесь пасет свой скот, взимаются налоги.

Панталоне повернулся и увидел рядом с собой Андре-Луи в одной рубашке, без шейного платка. На плече – полотенце, в руке – гребень.

– Пропади оно все пропадом, – выругался Панталоне, – да ведь этот маркиз де Латур д’Азир – настоящий великан-людоед!

– Я уже сообщил вам свое мнение о нем, – сказал Андре-Луи. – Что касается этих парней, лучше будет, если я займусь ими сам. У меня есть опыт в делах такого рода. – И, не дожидаясь согласия Панталоне, Андре-Луи выступил вперед, чтобы встретить приближающийся отряд. Он ясно понимал, что его может спасти только смелость.

Когда через минуту сержант остановил своего коня перед полуодетым Андре-Луи, тот расчесывал волосы, глядя снизу вверх с простодушной и обезоруживающей улыбкой.

Сержант резко окликнул его:

– Вы – предводитель этой группы бродяг?

– Да… то есть мой отец – вон там – действительно предводитель. – И он ткнул большим пальцем в сторону Панталоне, который, держась на заднем плане, уставился на них, ничего не слыша. – Что вам угодно, капитан?

– Мне угодно сказать, что вас, скорее всего, посадят в тюрьму – всю вашу компанию. – Сержант проговорил это громко и грубо, и голос его разнесся по выгону и дошел до слуха всех членов труппы, которые замерли, подавленные. Доля бродячих актеров достаточно тяжела и без тюрьмы.

– Но как же так, мой капитан? Это общинная земля – ею могут пользоваться все.

– Ничего подобного.

– А где ограждения? – спросил Андре-Луи, взмахнув рукой с гребнем, как бы показывая, что место не занято.

– Ограждения! – фыркнул сержант. – При чем тут ограждения! Это цензива. Здесь можно пастись, только уплатив ценз маркизу де Латур д’Азиру.