Скарамуш. Возвращение Скарамуша

…Если и не будет доказана коррупция Робеспьера, она по крайней мере будет доказана в отношении человека из его окружения. Тем самым народные представители будут опозорены, и, когда в департаментах увидят, как депутатов поочередно отправляют на гильотину, никто не пожелает занять их места. Конвент сократится до горстки безвестных и неопасных людей, чем мы и воспользуемся в целях его роспуска… Питт[167] скажет Франции: «Ваши представители сулили вам счастье и изобилие, а принесли только голод и бесполезные для вас бумажки».

Защита Франсуа Шабо

Глава I Путешественники

Многие подозревали его в бессердечии. То же подозрение возникает и при чтении его «Исповеди», столь щедро снабдившей меня фактами этой необычайной биографии. Первая часть нашей истории началась в тот день, когда, движимый любовью, он отверг славу и достаток, которые сулила ему служба привилегированному сословию. В конце повествования, движимый все той же любовью, он покинул людей, дело которых защищал, тем самым отказавшись от завоеванного им высокого положения.

Итак, всего лишь за первые двадцать восемь лет своей жизни этот молодой человек успел дважды сознательно поступиться ради других блестящими возможностями, открывавшими ему путь к богатству и почету. Казалось бы, того, кто способен на подобные поступки, глупо обвинять в бессердечии. Но Андре-Луи Моро из какой-то прихоти поддерживал заблуждение, разносимое молвой. С юных лет попал он под влияние учения Эпиктета и потому намеренно демонстрировал характер стоика, то есть человека, который никогда не допустит, чтобы его чувства возобладали над здравым смыслом или чтобы сердце управляло головой.

По темпераменту он, конечно, был актером. Он нашел свое истинное призвание как исполнитель роли Скарамуша, автор пьес, лицедей и организатор труппы Бине. Не откажись он от сценического поприща, его талант мог бы принести ему признание, которое превзошло бы славу Бомарше и Тальма, вместе взятых. Бросив актерское ремесло, он, однако, не избавился от актерского темперамента и с тех пор, куда бы ни шагал по пути жизни, воспринимал ее как театральное действо.

Подобный темперамент – явление довольно-таки распространенное и, как правило, утомительное для окружающих. Андре-Луи Моро в этом смысле был исключением из правила и заслуживает внимания благодаря непредсказуемости того, что сам он где-то откровенно и причудливо называет «выворачиванием наружу». Этим свойством он был обязан своему врожденному чувству смешного. Умение подмечать комическую сторону вещей никогда ему не изменяло, только Андре-Луи не всегда его обнаруживал. Оно осталось с ним до конца, хотя в этой, второй части нашей истории юмор его изрядно приправлен горечью, нераздельной с крепнущим убеждением в том, что безумие мира таит в себе куда больше зла, чем полагали мыслители, пытавшиеся этот мир вразумить.

Он бежал из Парижа в то самое время, когда перед ним открылась перспектива блестящей карьеры государственного деятеля. Он принес ее в жертву безопасности близких ему людей – Алины де Керкадью, на которой собирался жениться, господина де Керкадью, своего крестного, и госпожи де Плугастель, как совсем недавно выяснилось, его матери. Бегство обошлось без приключений – все препятствия устранил документ, который гласил, что представитель Андре-Луи Моро путешествует по поручению Законодательного собрания, предписывал всем и каждому оказывать ему любую потребную помощь и предостерегал тех, кто вздумал бы ему помешать.

Они ехали в дорожной карете по Реймскому тракту. Чем дальше они продвигались на восток, тем чаще попадали в скопления войск и тем сильнее задерживали их продвижение нескончаемые интендантские обозы, лафеты и прочее хозяйство армии на марше. В конце концов им пришлось повернуть на север, к Шарлевилю, а оттуда вновь на восток, минуя позиции национальной армии, которой по-прежнему командовали Люкнер[168] и Лафайет. Армия выжидала. Противник готовился к наступлению и за последний месяц сосредоточил на берегах Рейна крупные силы.