Скарамуш. Возвращение Скарамуша

Шабо понял, что проиграл. У него не было никакой уверенности, что комитет ему поверит. Его охватила паника, к которой примешивалась изрядная доля изумления. Священник в прошлом, Шабо выслушал немало исповедей, и глупость и порочность человека не составляли для него тайны. И все же его поразила мера глупости, выказанная сейчас Робеспьером. Неужели этот напыщенный олух в своем высокомерном самодовольстве и вправду не понимает, насколько ценен для него такой человек, как Шабо? Или это ничтожество думает, что вознеслось на такую высоту исключительно благодаря собственным усилиям и добродетелям? Неужели тщеславие настолько ослепило его, что он не понимает, кому обязан своим возвышением? Где бы он был, если бы не Шабо, не Базир, не Сен-Жюст? И теперь он смеет отказывать одному из них в защите! Смеет отдать его, Шабо, на съедение львам! Неужели ему не приходит в голову, насколько пошатнется его положение, если он потеряет такого сторонника, как Шабо?

Это было непостижимо. Но, наблюдая за тем, как Робеспьер спокойно выжимает апельсин, Шабо больше не мог сомневаться в этой невероятной истине.

Он невнятно пробормотал что-то себе под нос. Робеспьер решил, что он прощается, но на самом деле Шабо произнес: «Quem Deus perdere vult…»[278] С этими словами он нетвердым шагом вышел из комнаты.

От Робеспьера Шабо прямиком направился в Тюильри, в Комитет общественной безопасности. Комитет заседал в составе пяти человек под председательством Барера. По дороге Шабо снова пытался собраться с духом. Он думал о своих прошлых заслугах, о триумфах своего красноречия, о своем величии. Казалось невозможным, чтобы ему не поверили.

Он сохранил вновь обретенную уверенность в себе, даже когда предстал перед ужасным комитетом, члены которого были уже оповещены вездесущими агентами о вчерашних событиях в Якобинском клубе. Комитет встретил Шабо холодно, а ведь еще вчера никто из этих людей не посмел бы держаться подобным образом со столь знаменитым человеком.

Шабо прибег к пламенной риторике, представив себя истовым патриотом, чуть ли не святым, готовым при необходимости принять мученическую смерть во имя Свободы. Ему не удалось растрогать аудиторию. Перед ним была не толпа, а трезвые, расчетливые чиновники. Даже то обстоятельство, что все они входили в партию Горы, его партию, не расположило их в его пользу.

Тщетно Шабо воспевал свою проницательность и ловкость, позволившие ему одурачить заговорщиков, которые поверили, что он готов к ним примкнуть; тщетно восхвалял свою преданность делу Свободы; тщетно жестом величайшего презрения швырнул на стол сто тысяч франков. Напрасно он потребовал у членов комитета охранную грамоту, которая дала бы ему возможность продолжить расследование. Возможно, его заподозрили в намерении бежать под прикрытием этого документа за границу.

В конце концов холодная отчужденность чиновников убедила Шабо в том, что он проиграл. Оставалось разыграть последнюю карту.

– Эти предатели собираются завтра у меня дома в восемь часов вечера. – И он наконец назвал имена, надеясь, вероятно, впечатлить комитет высоким положением заговорщиков, трое из которых являлись членами Конвента, представителями партии Горы, причем один из них был в числе лидеров партии.

Итак, жалкий трусишка предал своих сообщников. Он назвал Базира, Делоне, Жюльена и банкира Бенуа в надежде, что его показания помогут ему спасти свою шкуру.

– Пришлите ко мне своих людей завтра вечером, и вы получите их всех. Я позабочусь о том, чтобы они не скрылись.

– И тем докажете свой патриотизм, – сказал Барер со странной улыбкой. – Но вы уверены, Шабо, что назвали всех?

У потрясенного Шабо вытянулась физиономия. Этот вопрос подразумевал, что он не сообщил комитету ничего нового. Значит, он успел сюда в самый последний момент. Еще немного, и за ним пришли бы.

– Да, я забыл еще одного, но он мелкая сошка. Это некий субъект по имени Моро.

– Ах да, – промурлыкал Барер, на породистом лице продолжала держаться непонятная улыбка. – Я уж думал, вы пропустили Моро. Что ж, теперь все понятно. Завтра, в восемь часов.

Остальные согласно закивали. Озадаченный Шабо переминался с ноги на ногу. Его не поблагодарили ни единым словом и все-таки, похоже, отпускали. Это было невероятно.

– Чего вы ждете, Шабо? – На этот раз вопрос задал Бийо-Варенн.

– Это все? – спросил Шабо растерянно.

– Если вам больше нечего сказать, то все. До завтра.

Шабо неуклюже вышел. Он чувствовал себя не хозяином, повернувшимся спиной к слугам, а скорее отпущенным лакеем.