Сказ о пути

По грудам мусора ползали уродливые создания. Объединяло их всех одно — чувство омерзения, возникавшее даже при беглом взгляде в их сторону. Сходство с животными, в чьи тела заключили отрезанную человеческую тьму, было самым отдаленным: одни текры отличались толщиной, крошечными гноящимися глазами и мятой лепешкой вместо носа, другие, наоборот, были чрезмерно худыми, словно иссушенными, с вытянутыми конечностями с несоразмерно большими копытами. Кое-кто был покрыт клочковатой свалявшейся шерстью, иные — голые, грязно-розовые и серые, усеянные язвами и паршой, третьи же производили впечатление существ с недавно содранной кожей.

Вся эта отвратительная живая масса пребывала в движении. Текры выискивали что-то в грудах мусора, торопливо спаривались, дрались, пожирали поверженного соседа. Над бескрайней шевелящейся свалкой царили соответствующие звуки: подвывание, рев, скулеж, кашель, мычание, истерический хохот, зубовный скрип…

Промир почувствовал, как к горлу подкатывает тошнота. Даже повязка не спасала от всепроникающего смрада. Отвернувшись от ужасного месива, он спросил:

— Чем они питаются?

— Все объедки и пищевые отходы по трубам спускаются сюда из города, — объяснила Принцесса. — Впрочем, среди них есть и плотоядные: нападают на тех, кто послабее, кушают друг друга — как вы сами можете видеть.

Ее улыбчивое лицо оставалось беззаботным и благодушным — ни следа отвращения или страха.

Тем временем внизу происходило некое оживление. Завидев их с Принцессой, текры начали сползаться в кучу — или толпу, к подножию стены.

Принцесса сделала шаг вперед, вплотную к ограждению и возвела глаза к небесам с заходящим светилом — поверх шевелящегося живого и неживого мусора. Подняв руку, она растрепала свою прическу (два бантика — двумя бабочками спланировали вниз) и запела. У нее оказался красивый голос — звучный и чистый. Слов не было, но мелодия, привольно заполняя пространство, дарила ощущением гармонии, покоя и неги.

Промир поразился перемене, произошедшей с ней: Принцесса больше не казалась инфантильной пожилой девочкой. Парящий над свалкой голос, пылающие глаза, глубоко вздымающаяся грудь — производили впечатление уверенной и вдохновенной силы.

Текры, сплотившись еще теснее, в один шевелящийся серо-бурый комок, тянули вверх уродливые конечности. Они пытались подпевать ей, но глотки издавали лишь нечленораздельный вой. Они закатывали глаза, они дрожали в экстазе: жирные — как желе, худые — как струны…

Принцесса замолчала. Песня оборвалась слишком резко, и твари у подножья стены издали громкий единодушный вопль. Он был полон такой муки, что в груди у Дийка всё перевернулось — на этот раз от жалости.

— Пойдем!

На плечо ему легла маленькая повелительная ладонь. Но промир не сразу оторвал взор от клокочущего моря текров, отвратительных мерзких текров, что продолжали тянуть уродливые лапы, копыта и пальцы к единственному прекрасному, что было доступно для них. Ему вдруг подумалось, что среди них есть и частичка Уни — ее печаль или вспыльчивость, слезы одиночества или лень — и он с содроганием осознал, что никогда больше не сможет прикоснуться к ней, не испытав при этом отвращения.

Дийк повернулся и молча последовал за Принцессой. Ее растрепанные серебристые волосы подрагивали на плечах в такт походке — так бодр и беспечен был ее шаг…

Наки никогда в жизни не проводила время настолько весело. Дети, с которыми она гуляла по окрестностям, не шли ни в какое сравнение с мальчишками из ее селения. Они не обзывались, как те, не норовили в игре подставить ножку или дернуть за волосы. И еще они совсем не боялись рыша, который был радостно удивлен этим обстоятельством.

Девочка долго плескалась в озере с водой небесной голубизны, брызгаясь и плавая наперегонки с новыми друзьями, а потом они развели костер на берегу и до темноты рассказывали друг другу смешные истории. Счастливая и усталая до ощущения невесомости, она вернулась в дом Уни поздним вечером.

Дийк встретил ее и Гоа неприветливо. Он был таким угрюмым, словно провел день не во дворце Принцессы, а на соляных копях.

— Собирайся! Мы уходим.

Наки мгновенно ощерилась. Ей нигде еще не было так хорошо, так уютно и радостно, а он требует уходить отсюда? Да по какому праву?!

— Хочешь — уходи, а я никуда не пойду! Мне здесь нравится.

— Дурочка. Это не настоящий рай, это лишь иллюзия! Ты хочешь всю жизнь прожить в иллюзии, в подделке, так и не увидев настоящего?

— Мне здесь хорошо, мне никогда не было так хорошо! — запальчиво возразила она. — Я не хочу больше ничего искать, не хочу никуда идти. Я устала!

— А как же твоя сестра?

— Что я слышу? — язвительно рассмеялась Наки. — Разве не ты всегда твердил, что я глупая мечтательница и никогда не найду ни сестры, ни Алуно?