Сказ о Владе-Вороне (СИ)

Страха Влад не испытывал. За эти полгода так себя измучил, что погибель прельщала отдыхом. А еще он пообещал себе: если все же выживет, то отправится искать Кощея, пусть даже в Хрустальный дворец за реку Смородину в Тридевятое царство, кинется ему в ноги, и пусть либо простит и в ученики примет, либо отсечет голову.

Пламя жглось, пока вплотную к костру подходил, потом перестало, только слишком уж ярко сделалось вокруг. Прошел Влад от силы пару шагов и вышел с противоположной стороны костра — прямо в черные стволы голых деревьев уперся взглядом. Одежда на нем сгорела, а сам он оказался невредимым. Обернулся он кругом, различил сквозь языки пламени испуганное лицо волхва, но не спешил радоваться: уж больно мертвенный взгляд был у Златоуста, и без того тонкие губы сжались в ниточку.

Младший волхв обежал костер по дуге и накинул Владу на плечи волчью шубу длиной до земли.

— Наготу прикрыть да согреться, — бросил он хрипло и зло.

— Иди сюда теперь, — позвал Златоуст мертвенным голосом.

Влад подвоха не заметил, обогнул огонь и только тогда понял ошибку, когда волхв снова улыбнулся.

— Дурак, — усмехнулся тот. — Остался бы там, где стоял, — пламя тебя защитило бы, а теперь не взыщи.

— Я же доказал! — голос неожиданно сорвался.

— То, что зла не приносил, — да, — согласился волхв. — И я тебе ничего плохого не сделаю. Только ведь, будь ты человеком обычным, сожгло бы тебя пламя, во плоти объяснялся бы с богами. Потому силу в себе ты доказал тоже.

Влад вскинул подбородок повыше, он почему-то очень мерз в шубе, хоть и по-прежнему стоял возле костра.

— А силу скрывать — смертное преступление, — продолжал волхв, — перед князем!

Тотчас после этих слов вышли вперед дружинники, натянули луки, наложили стрелы на тетивы.

— Прощай, Влад-Ворон, — прошептал Златоуст и отошел подальше.

«От стали лесу не защитить, птицей от каленой стрелы не скрыться, — подумал Влад, пропустив меж ушей обращение. Сам он истинного имени волхву не называл, а догадка силы не имеет. — Значит, судьба такова».

Он не стал закрывать глаза — посчитал это трусостью. Отблески огня плясали на стальных наконечниках и отчего-то казались зеленоватыми, словно болотные огоньки. Князь уже руку поднял, как только опустит — сорвется с тетив смерть. Пятеро лучников еще способны промазать, но двадцать — никогда. Да даже если случится невозможное и Влад будет лишь ранен, все равно не уйдет — добьют.

Внезапно возникло какое-то шевеление в задних рядах. Мужики загомонили и бросились врассыпную. На поляну вынесся гнедой конь с мальчишкой на спине.

— Беда! — орал он тонким срывающимся голосом.

Князь, на это глядя, руку опустил, но никто не выстрелил: всадник маячил точно между Владом и лучниками.

— Княжий терем горит! — продолжал орать мальчишка, не дождавшись дозволения слова молвить и даже не обращаясь к князю уважительно, как предписано правилами. Конь под ним ходил кругами, змеил шею и козлил. По всему выходило, стряслось действительно что-то доселе невиданное, а то и неслыханное. — Как ушли все, налетел на нас Кощей Бессмертный! Терем подпалил, челядинцев разогнал! Княгиня в одной рубашке на улицу выскочила! А Забаву, как улетал, он с собой прихватил!

— К-как улетал? — похоже, у князя от потрясения что-то сделалось с головой, поскольку в первую очередь волновало его именно это.

— У него!.. — прокричал мальчишка, но осекся и закашлялся. — Конь у него волшебный, летать обучен, вот, — добавил уже тихо, осипшим голосом.

— А Киев? С городом чего?.. — загомонили мужики (видимо, от услышанного тоже напрочь забыли спросить дозволения слово молвить).

— Кощей прилетал только к князю на двор, — сказал мальчишка и решил ввернуть мудреное чужеземное слово. У него это даже вышло, только слегка перековерканное: — Циля…направ…ленно.

Еще сильнее загомонили мужики. Многие помнили, как горели ладьи Кощеевы, да и давно жил он промеж киевлян, не в одном боярском семействе присматривались к богатому чужеземцу, закрывая глаза на любые слухи о нем и считая, будто чародейство — благо, если в помощь для своего рода. Ясно стало: все считают произошедшее местью и кровной враждой, а последнюю на Руси уважали и правомерность ее признавали.

Случалось, выходили друг против друга поединщики и решали обиды между собой. Иной раз настолько сильно и храбро сражались, что забывали в сечи всякую вражду и братались за чаркой хмельного меда. Да только супротив Кощея князь никогда не вышел бы, его б богатырь чужеземный на одну ладонь положил, второй прихлопнул — и мокрого места не осталось. Потому поступил Кощей благородно: князь ему ущерб нанес, а он князю терем подпалил. Не просто так повернул худой славы Иван Годиныч на двор к купцу Дмитрию, а Кощей взамен сгинувшей Настасьи выкрал княжескую племянницу Забаву.

— Все правильно, — донеслось до Влада. — Квиты.

И хоть не понять, кто сказал эти слова, все с ними согласились, даже лучники, которые давно опустили луки и вертели головами по сторонам.