Сказ о Владе-Вороне (СИ)

Он стоял, широко расставив ноги для пущей устойчивости. Не поможет, конечно: оторвет от земли, закружит, заморочит, и окажется он невесть где. Хорошо, если не забудет, за кем пришел, и вообще, кто таков есть. Вот уж смешно будет: идти выручать и самому во мраке кануть. И не спасет никто — теперь уж наверняка.

— Влад! — позвал он в третий раз, уже не рассчитывая на отклик. — Прости меня, коли вспомнишь.

Показалось, ворон взъерошил перья, но рассмотреть тщательнее Кощей не успел. Ничего в мире теневом не изменилось, но нависла волна над ним, готовая сорваться в любое мгновение, дух перехватило, сердце сжалось и куда-то в пятки ухнуло. Кровь его гибелью для мира этого была, вот и стремился тот смыть капли, а заодно и угрозу. Уничтожить, выкинуть за грань, чтобы и следов не осталось. Однако прежде всего этого слетел ворон с ветки и завис прямо перед лицом Кощея, крылья распластав, защищая.

Сначала перестало существовать время, которое здесь и так-то только Кощей чувствовал, а затем исчезло остальное. Тьма мягко обняла, пустотой обернулась и, не принеся вреда, схлынула. Казалось, только-только с жизнью прощался, и вот уже вновь все спокойно, серо, никак.

Ворон наземь опустился, голову набок повернул, смерив Кощея странным взглядом: не узнавал, но и улетать не торопился. Кажется, пытался понять, откель взялся порыв защитить. Рана пока еще не закрылась, но кровь текла уже не столь обильно: вот-вот остановится. Кощей протянул руку. Если сорока приняла подобное подношение и воплотилась, то и Влад должен.

Ворон отшатнулся, словно от факела горящего, неожиданно в лицо ткнувшегося. Пусть сложно в птичьем облике человеческие чувства передать, но скривился и оскорбился настолько явно, что у Кощея вторично дух захватило.

— Постой! — едва успел выкрикнуть он. Почти не надеялся остановить, но птица послушала. — Не улетай!

Остатки воды и хлебные крошки больше пришлись ворону по вкусу. После того, как оттрапезничал, сел он Кощею на плечо и вновь от всего отрешился.

— Ничего-ничего, — пробормотал Кощей. — Впереди у нас — вечность. Вспомнишь.

Знал он: в миг, как сел ворон на плечо, тело Влада, лежащее на лавке в доме пустом, принялось медленно истаивать в воздухе. Откуда? Птица, еще мгновение назад невесомой чудившаяся, неотвратимо тяжелела. И это было настолько хорошо, что остальное казалось неважным. Кощей пока не придумал, как обратно в свой мир пройти (о кровопускании не хотел допускать больше и мысли), но главной цели достиг.

— Жаль, Влад, ты говорить со мной отказываешься. Может, выход — рукой подать, настолько близко. Мы же в трех соснах блуждаем.

Ворон что-то проворчал тихо, а затем взял в клюв мочку уха, ощутимо сжал и выпустил.

Кощей усмехнулся довольно: если просыпаются привычки, то и остальное себя ждать не заставит.

Наверное, безразлично: шел бы он или стоял на месте. Не он двигался в мире этом, тот сам перемещался относительно него. Однако привычка думать, переставляя ноги, похоже, укрепилась намертво. Потому Кощей брел, не имея никакого разумения куда. Только цель маячила на горизонте, не приближаясь ни на вершок.

«Так и люди, вероятно», — вдруг подумал Кощей. Мысль ему не понравилась, но прогнать ее не вышло: принялась зудеть комариным укусом где-то в уголочке сознания. Все казалось, не тот он, каким был раньше, другой, чему-то научился, а вот чему именно — не ясно совсем.

— И долго мы уже так?

Кощей сбился с шага, на ровном месте споткнулся.

— Не знаю, Влад, — ответил, не скрывая радости. — Как сам думаешь?

Тот каркнул, словно выругался.

— Птичий мозг маленький, Кощей, не знал? Потому не думаю, — несколько резче, чем ожидалось, произнес Влад.

Сердился. Наверняка на себя, но Кощей все же решил повторить:

— Я прошу у тебя извинения.

— Не ты глупости за меня делал.

— Мне собственных хватило, знаешь ли.

Помолчали.

— Ты вообще… как здесь очутился? — наконец спросил Влад.

— Как-как… — правда вдруг унизительной показалась. Видно, немалую роль сыграла здесь последняя мысль: о том, что он сейчас совсем как человек. Потому Кощей слукавил: — Кликнул Велеса, он же у нас хранитель ключей от любых врат, пути открывает, куда угодно. Ну вот и…

Ворон никак не ответил и умолк надолго. Кощей успел понять, что снова обидел небрежением, прежде чем услышал:

— Врешь.

Ну да, вещую птицу обмануть — постараться нужно.

— Лгу, — согласился Кощей. — Но подробности утаю, извини. Потешу самолюбие.

— Моревна согласие дала?

— Дала, — на этот раз Кощей не стал юлить. — И ничего взамен не попросила, кроме перемирия. Чем ты ее зацепил настолько?..

— Тоже, пожалуй, самолюбие потешу, — вернул ворон его слова.

С попутчиком говорливым любой путь короче вдвое, а коли попутчик этот приятен и интересен — в дюжину раз. Ни усталости, ни голода, ни жажды в теневом мире не существовало. Так-то хоть по потребностям время засечь удалось, но чего нет — того нет.

Долго ли прошли, коротко ли, но снова споткнулся Кощей на ровном месте, а осознав почему, зашипел разъяренным змеем:

— Ах… гадюка подколодная! Так и знал!

Кто-то на Калинов мост ступил, пошел через речку Смородину!