Сказ Про Иванушку-Дурачка. Закомурушка тридцать вторая (СИ)

Но прочие волки два последних высказывания проигнорировали. И вот эвти волки, все энти грешники, сиречь неправедники, понимаешь, а вкупе с ними и праведники, сиречь безгрешники, однозначно, не убоялись ни Бога, ни черта и, облизываясь, сжали кольцо вокруг черта Кинстинктина и попа Абросима и продолжили крайне проворный бег по кругу на расстоянии метров двенадцати от двое́чки*.

– Вам чего, грешники? – хрипло-хрипло заорал поп Абросим, инстинктивно выкатив глаза.

– Да-да, вам чего, праведники? – сипло-сипло крикнул черт Кинстинктин, инстинктивно закатив глаза.

Тутовона из стаи выдвинулись особь альфа, то бишь атаман, и особь бета, то бишь есаул.

– Сейчас мы сдерем с вас шкуры! – хрипло заорал атаман, инстинктивно щелкая зубами и истекая слюнками.

– Да-да, сейчас мы сдерем с вас шкуры! – сипло крикнул есаул, инстинктивно истекая слюнками и щелкая зубами.

– А у них сейчас нету шкул! – опасливо прогундосил, инстинктивно прячась за спинами сотоварищей, самый забитый волк, особь омега.

– Да-да, а у них шейшаш шовшем нету шкур! – опасливо прошипел, тожде инстинктивно прячась за спинами сотоварищей, кореш самого забитого волка, особи омега.

– Да-да, сейчас у меня нет шкуры и раньше не было! – хрипло-хрипло, радостно-радостно подтвердил поп Абросим, инстинктивно хихикая. – С меня сдирать нечего, ха-ха!

– А с меня шкуру недавно содрали! – сипло-сипло, радостно-радостно подтвердил черт Кинстинктин, тожде инстинктивно хихикая. – Сейчас и сдирать-то нечего, хе-хе!

– Не верю! – ворчливо изрек атаман, инстинктивно никому не доверяя. – Ибо с каждого я сдираю три шкуры!

– Да-да, и я вам не верю! – не менее недоверчиво изрек есаул, инстинктивно ворча. – Ибо и я тожде с каждого сдираю три шкуры!

– Нет, нет! Нет никаких оснований не ве́лить таким высокоуважаемым пелсонам!

– Да-да! Нет, нет, нет никаких ошнований не верить таким вышокоуважаемым першонам!

– Не верим! Не верим! – довольно-таки возмущенно закричали прочие волки, облизываясь.

Тутовона поп Абросим протянул вперед две волосастые татуированные ручищи и показал атаману с есаулом два здоровенных кулачища, красных, как кирпичищи:

– А вот эвто вы нюхали, нюхавнюки?

– Нихт! Впрочем, сейчас эвто нюхавно понюхаем!

Атаман с есаулом принюхались и радостно заорали, истекая слюнками:

– М-м-м, как вкусно пахнет! – и бросились на черта Кинстинктина и попа Абросима.

Черт Кинстинктин обомомлел, а поп Абросим не растерялся, а изловчился да и схватил нападавших за шкирки ручищами. Лбами боссов, балбесов, стукнул, балбесы и обомомлели до потери сознания.

– Блатцы люпусы! – с воодушевлением заорал самый забитый волк, особь омега. – Ясновельможные паны!

– Шо?

– Шо, шо! Наших атамана и есаула ко... ко...

– Шо – ко-ко?

– Ко... ко... ко... ко...

– Шо – ко-ко-ко-ко?

– Ко... ко... ко... кокнули!

– Ну и шо? – спрохали волки, облизываясь.

– Шо, шо! Вот и холошо, ясновельможные паны! Тапелича я ваш атаман, паны люпусы! А есаулом мна... мна... назначаю своего колеша!

– Да-да, я шоглашен штать ешаулом, яшновельможный пан атаман! – тут же отозвался кореш нового атамана.

– Хорошо! Командуй атаку, ясновельможный пан атаман! – довольно-таки одобрительно закричали волки, облизываясь.

– Холошо! Командую: всем отступать в лес!

– Да-да, вшем отштупать в леш!

– Шо, в самом деле всем отступать, а не наступать? – довольно-таки уныло закричали волки.

– Да! Такую даю команду как командил! А того, кто ослушается...

– Да-да, такую он дал команду как командир! А того, кто ошлушаетша...

– Шо? Шо? – закричали облизывающиеся волки, и у них из пастей потекли слюнки.

– Шо, шо! Того я на части лазолву! Вот шо!

– Да-да, а того он на щашти ражорвет! А я пошоблю! Вот що!

– А-а-ах, вкусно! Ну, отступать, так отступать! – довольно-таки радостно закричали волки, и стая тут же убежала в лес.

А черт Кинстинктин и поп Абросим, гадко и громко ругаясь, ловко содрали с бывшего атамана и прежнего есаула шкуры, благо сделать энто было несложно: атаман с есаулом были тертые калачи, однозначно, и с них так часто сдирали шкуры, что энти, понимаешь, тертые калачи завели себе легко сдирающиеся шкуры на застежках-молниях.

Поруганные и ободранные экс-атаман с разжалованным есаулом через тринадцать наносекунд пришли в себя и бросились наутек. А поп Абросим и черт Кинстинктин воспользовались волчьими шкурами, чтобы защитить от обморожения самое дорогое. Поп Абросим обмотал себе, понимаешь, голову, а черт Кинстинктин обмотал себе чресла, однозначно. Засим поп и черт ну так быстро рванули вдогон медведю, что тут же пропали из виду.

А я, добрый молодец, Иванушка-дурачек, из засады вышел, на кобылку вскочил и поехал по лесу дальше. Вот еду я, еду, не пылю, вот еду я, еду, не дремлю. Вдруг гляжу: суши́на*, подле сушины – дуб, под дубом заяц, а на дубу тетерев. Заяц дрыхнет, громко храпя, а подле него валяется пустая бутылка из-под водки, зато тетерев бодрствует, но безмолвствует, на груди – плеер, на ушах – наушники. Тот тетерев на дубу высоко сидит, на меня даже не глядит, вишь, не пошелохнется!

Я птице кричу:

– Эй, ты, глухая тетеря! Слышишь меня?