Сказ Про Иванушку-Дурачка. Закомурушка тридцать вторая (СИ)

Ну-с, повелел я лошадке за мною ступать и принялся энту дичину-то собирать. Собираю, собираю, вдруг вижу: по насту сломя голову бежит мне навстречу заяц, на груди у него – плеер, на ушах – наушники. Мы с лошадкой залегли за ближайший сугроб, головы высунули да и наблюдаем за зайцем с опаской. Не добежал до нас эвтот стайер метров сто тридцать, как вдруг прямо из двух сугробов выскочили ему наперерез два волка, оба – без шкур. Ни слова зайцу не сказали, только поглядели на него свирепо и щелкнули зубами.

У зайца поджилки затряслись, он остановился и обомомлел. А затем расстегнул на своей шкуре молнию, самолично содрал с себя шкуру и протянул волкам. Ведь заяц эвтот был тертый калач и с него так часто сдирали шкуру, что энтот, понимаешь, тертый калач завел себе легко сдирающуюся шкуру на застежке-молнии, однозначно.

Волки тут же схватили заячью шкуру и разодрали ее пополам. Они воспользовались половинками заячьей шкуры, чтобы защитить от обморожения самое дорогое. Первый волк, бывшая особь альфа, он же экс-атаман, обмотал себе участок на чреслах, однозначно; второй волк, бывшая особь бета, он же разжалованный есаул, обмотал себе голову, понимаешь.

Засим волки поглядели на зайца, увидели на нем плеер с наушниками, ни слова зайцу не сказали, только щелкнули зубами свирепо.

У зайца поджилки затряслись, и он обомомлел. А затем самолично снял с себя плеер с наушниками и протянул волкам.

Волки тут же схватили добычу и разодрали ее пополам. Они воспользовались половинками добычи, дабы украсить самое дорогое. Первый волк, бывшая особь альфа, он же бывший атаман, нацепил себе плеер на участок на чреслах, понимаешь; второй волк, бывшая особь бета, он же в прошлом есаул, нацепил наушники на голову, однозначно.

Ни слова не сказав обомомлевшему зайцу, волки дали деру и мгновенно исчезли из вида.

Заяц постоял, постоял в обомомлении тринадцать наносекундочек, а затем дал деру и мгновенно исчез из вида.

Ну а я, добрый молодец, Иванушка-дурачек, вылез со своею лошадкой из-за сугроба да и продолжил собирать охотничьи трофеи. Дичину-то всю собрал да и стал думать, как бы ее увезти. Стал как бык, и не знаю как быть: не то стричь, не то брить, не то опалить.

Тут-то мой Внутренний Голос – а его сам сатана пестовал – подал свой голос:

– Вали на пега́ную* – пега́нка* всё свезет!

Я воплю в восторге:

– Ах, энто мысль! Хорошо на пега́шку* валить – пегашка всё свезет! Молодец, Внуша-Голуша!

Стал я дичь на пегашку валить: на каждую пежину – по своей дичи́не! Как свалю дичину на пежину – кобылка лягнет да хвостом махнет! Ну да ничего: всякая кобыла под возом обрыка́ется*. Так на тридцать восемь пежин и навалил дичи!

Наконец, приметил я на хвосте у кобылки последнюю пежинку, привскочил да и сел! Лошадка шустра, а от хвоста не уйдет!

Я го́лчу* лошадке:

– Но!

Лошадка и пошла. Да токмо, ахти, что ни шаг, то и спотычка.

Я горла́ю* лошадке:

– Ехай, ну!

Тут кобылка брык – и встала!

А мой Внутренний голос – а он сатане в дядьки годится – подает голос:

– Ехало не едет и ну не везет!

– Эвто бывает! Дичь заартачилась, оттого и лошадь стала! – гуторю.

Тут кобылка брык – и ноги по колени увязи́ла в насте!

Я глаша́ю*:

– Энто бывает! Кобылка пятнаста – по колени увязла в насте!

А мой Внутренний Голос – а его сам сатана пестовал – бахо́рит*:

– Либо лошадь хорошую держать, либо плеть!

Лошадка раньше хоть на месте стояла, а тут и вовсе на бок пала!

– Эвто возможно! Дичь заартачилась, оттого и лошадь пала! – разъясняю.

И взяла тут меня дума крепкая, раздумьице великое – что делать, как быть: не то стричь, не то брить, не то опалить. Вот и забегал аз вокруг лошадки.

Тут мой Внутренний Голос – а он сатане в дядьки годится – пищит:

– Вишь ты, лошадка лежит, а Ивашка вокруг бежит!

А я ему, понимаешь, отвечаю:

– Энто бывает! Ну лежит. Ну бегу. Что с того?

А мой Внутренний Голос – а его сам сатана пестовал – бахорит:

– Ты же, Ивашка, себе по колени ноги оттоптал!

А я ему, понимаешь, отвечаю:

– Эвто бывает! Ну оттоптал. Что с того?

А мой Внутренний Голос – а он сатане в дядьки годится – шипит, кошкой в глаза мечется, нашептывает свое:

– Умный бы ты был, Ивашка, человек, – кабы не дурак! Эх, топор бы сюда сейчас! Отруби в лесу, Ванька, те ноги по колени, которые себе добра не желают!

Одначе я не козырист парень, да мастист!* Я, добрый молодец, Иванушка-дурачек, старался, старался – да и догадался!

– Энто возможно! Был бы лес, а топор сыщем! – бакулю своему Внутреннему Голосу.

Аз вдохнул во всю грудь, свистнул, гаркнул, молодецким посвистом, богатырским покриком, позвал из дому топор-самобег:

– Тяп-тяп-перетяп! Ой ты гой еси, мой топор – самобег, тяпа-растяпа чугунная! Приди, не ломайся, а после не кайся! Беги полями широкими, беги лесами высокими, за дремучие боры, по крутым бережкам, по высоким горам! Стань передо мной, как лист перед травой! Послужи на меня, а я на тебя!

– Энто любопытно! Ушел, не ушел, а побежать можно! – молвил топор да и побежал на зов из дому.

Топор тут же прибежал да и тарантит: