Улыбаясь, Ядвига Борисовна потрепала его по голове. Борис Александрович почувствовал, как силы к нему возвращаться стали. Он попытался приподняться. Аким заботливо подложил ему под спину подушки, чтоб удобно было. Сел рядом на кровать.
– Чем дело то кончилось, – спросил ратник. На его щеках стал проступать румянец. Силы неудержимо возвращались.
– Когда вы с бароном скрылись из виду, эти истуканы заволновались. Они же с утра зелье приняли и на плечах их всю дорогу тащили. Бегом бежали. Поэтому и сил у них не было. Иначе, мы бы с тобой там и остались. Когда выстрел прозвучал, один из них побежал посмотреть, что случилось. Вернулся, и галдеть на своём языке что-то начал. Кричали они, обсуждая, а в это время избушка Ядвиги Борисовны появилась. От страха они все разбежались кто куда. Братья мои с ней прилетели. Освободили меня от сетей. Мы долго тебя искали, но найти не могли. Сверху не видно этого выступа в скале было. Когда темнеть стало, то Ядвига Борисовна песню твою Прощальную услышала.
– Какую песню?
– Не знаю. Я ничего не слышал. Она одна услышала. Вот поэтому тебя и нашли. На избушке подлетели к выступу, и забрали тебя. Занесли и на стол положили. Что здесь началось! Димка из окошка что-то кричит. Какие-то старцы, сединами убелённые тоже говорят что-то Ядвиге Борисовне. А она, проводами разноцветными тебя всего обмотала. Зеркала разные моргают, картинки цветные показывают. Пищит и гудит что-то. Да эти ещё из окошка кричат. Первый раз в жизни видел, как Ядвига Борисовна плакала.
Аким помолчал. Вздохнул глубоко.
– Страху мы натерпелись! Но Ядвига Борисовна молодец! Часа три колдовала над тобой, пока пулю не достала. Возле самого сердца твоего она её обнаружила.
– А что это такое – пуля?
– Барон такую трубочку придумал, которая свинцом пуляется.
Аким хитро поглядел на ратника.
– Я эту трубочку потом нашел. Мы давеча с братьями туда летали. Барона на дне ущелья похоронили. Хоть и мерзавец, а всё же человек. Там он свою могилу и нашёл. А трубочку его я разобрал. Посмотрел, как устроена. Хитро придумано, но я лучше сделать могу. Ядвига Борисовна сказала мне, что порошок ещё нужен. С помощью порошка этого и пуляется она свинцом. Обещала рецепт дать. Так что в скорости оружие новое у нас появится. Любому ворогу отпор дать сможем.
Они помолчали. Было слышно, как женщины у печи шепчутся.
– Ты, Ядвига Борисовна картошку то в щи не режь. Её ножичком разламывать, отщипывать надо. Вот так, видишь? А морковку и лук отдельно обжаривать надобно. Щи намного вкуснее получаются.
– Давай я картошкой займусь. Обедать пора уже. Ты мне только рецепт щей поподробнее напиши.
Мужики переглянулись. Запах щей наваристых, воркование женщин уют и теплоту в сердце вселяли. Избежав смертельной опасности, они по-новому эти неприметные радости ощущать стали.
– Слушай, Аким, а что за девица здесь была, когда я очнулся?
– Не узнал? – и Аким лукаво взглянул на ратника. – Это Дарья, дочь соседская. Давно она на тебя засматривается. Только ты не видел ничего. Она так же три дня от тебя не отходила.
– Я что, три дня в беспамятстве провел?
– Да. Три дня и три ночи. Ядвига Борисовна вообще не спала, покуда не полегчало тебе. Да, почитай вся деревня от дома нашего не отходила. Все ждали, когда ты в себя придёшь. Только сейчас разошлись. Даже гусь какой-то старый приковылял, уселся под крыльцом, голову под крыло спрятал. Ни ест и не пьёт. И не уходит. И никакими силами прогнать его не могли. Он и сейчас, наверное, под крыльцом сидит.
– Ребята, давайте обедать, – пригласила всех к столу Анисья.
После обеда все пошли провожать Ядвигу Борисовну. Она улетала. Вышли на крыльцо. На скамейке, рядом с домом, сидел дед Спиридон. Возле него на траве гусь стоял. Увидев вышедшего Бориса Александровича, гусь захлопал крыльями и побежал к нему. Ратник присел. Подбежавший гусь, положил голову ему на колени. Во взгляде его радость от встречи сияла.
– Ну что ты, старый, – ласково поглаживая гуся по шее, сказал Борис Александрович. – Мы ещё полетаем. Я как-нибудь тебя с собой возьму.
Восторг и восхищение во взгляде гуся отразилось. И впечатление складывалось, что улыбается от счастья он.
– Господи! Ты ли это, Ядвига Борисовна!?
Все оглянулись. Дед Спиридон, дрожащей рукой, снимал свою шапку, обнажая белую, как снег, голову. На глазах его появились слёзы. Ядвига Борисовна внимательно посмотрела на него. Всплеснула руками.
– Спиридонушка, это ты? – они обнялись. – Как время то тебя изменило!
– Ну, Ядвига Борисовна, – дрожащим от волнения голосом, ответил Спиридон, – это ты у нас из другого времени. Наше время против тебя ничего сделать не может. А мы-то стареем.
– Друзья мои, – она повернулась к присутствующим, держа Спиридона за руку, – Когда-то очень давно, Спиридон ещё парнем молодым был, мы с ним одно дело хорошее сделали. После этого и деревня ваша появилась. Если он захочет, то рассказать вам может. Ну, а мне пора. Задержалась я у вас уж слишком долго.