Сказаниада

— Одноручный меч весит меньше, вырастает скорость, на один удар можно ответить серией. И еще: если в одной руке у тебя легкий меч, во второй может быть щит, второй меч, топор или кинжал. А когда одним клинком заняты обе руки, возможности падают и в скорости, и в защите, и в нападении. На вторую руку приходится вешать дополнительное оплечье, чтобы выступало щитом. Это, опять же, дополнительный вес. Ну-ка, надень мою кольчугу.

Георгий уже делал это, когда Соловей лежал без сознания, но с удовольствием повторил.

— Ого, — вырвалось у него, как и в первый раз.

— Вот тебе и ого. И это всего лишь кольчуга, а мужчине в полном доспехе надо драться самому и близких защищать. Теперь надень поножи и наручи.

Налокотники Соловей назвал наручами, а наколенники оказалась поножами. Такую информацию Георгий тоже наматывал на ус, хотя усов, как и бороды, не носил, каждое утро брился острым ножом и всегда выглядел свежо и по-молодецки.

Елена — снова в сарафане и лаптях, но с замысловатой прической — вышла зачем-то из дома, и Соловей указал на нее:

— Возьми меч и догони Елену. Посмотрим, насколько ты готов к жизни настоящего мужчины.

Елена радостно кинулась прочь, она с удовольствием подыгрывала Соловью в такие моменты. Но, похоже, тому просто нравилось смотреть, как во время бега развеваются ее роскошные волосы, колышется грудь и взлетают голые ноги. Георгий мог бы пробежаться и без погони, на смысле тренировки это никак не скажется.

Внутренний голос бубнил что-то еще, а Георгий уже мчался за Еленой. Хотелось поймать и наказать за легкомыслие, причем наказать так, чтобы она прочувствовала состояние любимого человека.

Мотивация каким-то образом прибавила сил. Килограммы железа словно потерялись, глаза видели только спину и чудесные волосы — Елена не носила платка, и Георгий ее в этом поддерживал. Скрывать такую красоту под несуразной тряпкой — преступление против человечности.

Сейчас красота вызывала раздражение. Догнав в несколько прыжков, он толкнул Елену на землю и навалился сверху.

— Ты чего? — Она попыталась спихнуть его, но хватка оказалась крепкой. — Ты меня пугаешь. Отпусти.

— Тебе хорошо со мной? — вылетело у Георгия, хотя сказать он собирался совсем другое.

Нужно расставить точки над ё. Ее поведение недостойно, она должна понять его боль.

— Потом поговорим, хорошо? — Елена выбралась из-под него и оправила одежду. — Едва не порвал. И запачкал. Теперь снова стираться. Думаешь, легко?

Он тут же вспомнил, как она стирала вещи Соловья. Возмущением тогда даже не пахло, лицо сияло от осознания необходимости и правильности поступка.

Спасти и выходить раненого — действительно благое дело. Что-то мысли запутались. Зачем думать о плохом, если все хорошо?

Елена отправилась купаться и мыть волосы — валяние не земле на них сказалось не меньше, чем на сарафане. Место она выбрала вдали за поворотом речки, от навеса оно не просматривалось, и хотя бы за это ей нужно сказать спасибо.

А сарафан, словно в отместку, она стирала прямо перед домом. Платье тоже дожидалось стирки, поэтому на Елене не было ничего, кроме обмотанной вокруг тела простыни. Колени упирались в твердый край берега, и голова опускалась низко-низко, почти к самой воде.

Соловей заметил, как на него косился Георгий, поэтому глядел в другую сторону. И так несколько раз: стоило метнуть взгляд, и другой взгляд уносился от речки то в лес, то на небо.

Вскоре Елена вернулась, но в эту ночь они так и не поговорили. Не поговорили и на следующий день. Едва почувствовав тягостное настроение Георгия, не готовая к выяснению отношений Елена находила повод перенести разговор.

Время шло, и однажды Георгий вдруг понял — разговор не нужен. Елена все понимает, и не надо портить кровь окружающим, которые хотят получать от жизни хоть какое-то удовольствие. Не сказав ни слова, Елена сумела донести до него свое видение, и он понял. И принял.

И снизошел долгожданный покой. Все хорошо. Георгий просто устал. Нужно поспать, и все пройдет.

Но он не мог нормально спать. Жутко нервировало, когда Елена вставала по ночам. Еще недавно Георгий представить не мог, что будет ее ревновать, а теперь тихо поднимался следом и в щель занавески следил, куда она идет: в кустики или…

Она шла в кустики. Он корил себя, обещал больше так не делать. Как можно жить вместе, если не доверять партнеру?!

А он не доверял и вновь подглядывал. Потому что не мог понять: ну неспроста же ей лень одеваться полностью, и она выскакивает наружу, обернувшись лишь в простыню или, прикрыв грудь рукой, в одном нижнем белье?

К сожалению, нога Соловья срасталась не так быстро, как хотелось бы. Но это помогало тренировкам, теперь можно было устраивать спарринги на палках. Не мечи, конечно, но эффективность возросла.

Устав отбиваться от наседавшего Георгия, Соловей ложился под навес и возвращался к теории: