Сказание и иносказание. Юнгианский анализ волшебных сказок

Я полагаю, что описание той интенсивности, с которой у пациента, при всей сдержанности аналитика, активизировалась определенная психическая область, очень отчетливо показывает интенсивность деятельности субъективного фактора, участвующего в процессе контрпереноса. Такое действие субъективного фактора делает правомочным следующий вопрос: является ли то, что мне предлагает во время анализа пациент, действительно «той самой» любимой сказкой его детства, или, в конечном счете, «только» некой относительно «случайно» выбранной (я умышленно пишу «только» и «случайно» в кавычках, потому что оба эти слова не применимы аналитической ситуации). Как уже упоминалось, того небольшого количества примеров объективирования недостаточно для исключения возможности того, что они были вызваны влиянием аналитического процесса… Несомненно, что предложенная сказка играла в детские годы пациентов важную роль, иначе они были бы не способны вспомнить о ее существовании и воспроизвести ее фрагменты. Но то, что именно данная, представленная мне в процессе анализа сказка была единственной предпочитаемой на протяжении всего детского периода, представляется более чем сомнительным. Если речь идет о наблюдении за детьми, перемена сказки не меняет основных проблем, так что вновь выбранная сказка имеет много общего с первой. Кроме того, вполне возможно, что с любимой сказкой происходит то же, что с ранними детскими воспоминаниями. Когда Фрейд разрабатывал свою теорию травмы (Traumatheorie), он пребывал в уверенности, что рассказы об отвратительных сексуальных психических травмах, поведанные пациентами при воспоминаниях своего раннего детства, действительно соответствуют реальности. Но для него оказалось большим потрясением, повлекшим за собой изменение психоаналитической теории, когда выяснилось, что речь в этих случаях шла об образах фантазии. Сегодня, когда разгорелась острая дискуссия о том, прав ли ранний Фрейд относительно детских сексуальных психических травм, или нет, нам стало известно из многочисленных исследований, что сексуальные и инцестуозные злоупотребления с детьми встречаются гораздо чаще, чем до сих пор полагали. Можно утверждать, что такое сексуальное злоупотребление по отношению к ребенку или подростку часто приводит к развитию у последнего очень тяжелого невроза. С другой стороны, известно, что по отношению ко многим невротикам и психотикам такие злоупотребления не имели места. На этом основании мы продолжаем придавать большое значение ранним инфантильным фантазиям, которые образуют объективную психическую реальность[58], вполне независимую от реальности внешней, в этой-то психической реальности и коренится причина невроза. Таким образом, в конце концов, с точки зрения анализа, не так существенно, действительно ли любимая сказка с полной уверенностью может быть отнесена к конкретной реальности детства, гораздо важнее то, что она захватывает магически-мифологический слой коллективного бессознательного, а вместе с тем и символику центрального комплекса пациента. С этим согласуется и необычайно большая индивидуализация при выборе любимой сказки. За 15 лет, начиная с 1974 года^[59], я исследовал свыше ста пациентов с представленными для анализа сказками, и у 70 из них обнаружилось 49 различных любимых сказок, это позволяет говорить о том, что большинство пациентов имеют свои собственные, личные любимые сказки, и несмотря на коллективный характер всей совокупности материала, каждый делает свой собственный выбор.