«Сказание» инока Парфения в литературном контексте XIX века

Сомнения в исповедании старой веры посещают героя очерка довольно рано, а безобразия раскола становятся знакомы ему не понаслышке: изъездивший Россию «вдоль и поперек», он знал, что среди сторонников старой веры «оскудела любовь», стало «мало общительности, мало и радушия и милосердия», что у многих старообрядцев («особников») нет того, чтоб «душу свою за ближнего положить», и что иному ближнему они «горло перегрызть готовы» (2, 375). Однако постоянно сталкиваясь с соблазнами, персонаж Салтыкова не доискивается до истины, не преодолевает искушения, а, напротив, впадает в них.

В отличие от героя очерка, автор «Сказания», видя признаки разложения раскола в старообрядческих скитах, начинает сомневаться в правильности вероисповедания, в котором был воспитан. И хотя сам Петр Агеев не раз принимал участие в прениях между различными старообрядческими толками, постоянные споры и препирательства тяготили его более всего:

«И я рассмотрел, и нашел, что там сколько монахов и беглецов, столько же и разных кривых толков. Ежедневно в том только и упражняются: в толках, и раздорах, и в безпрестанных спорах. Все един на другого смотрят, как звери, и един другого называют еретиками, и един другим гнушаются, как поганым. И я с ними часто имел прение[292] <…> И повседневно и много о том соболезновал и горько плакал, где и как могу спастися. В России в наших монастырях великие соблазны, и здесь, в горах и в верпепах, одни толки и раздоры, безпрестанные споры и взаимная злоба. Но уже идти некуда; и начал я проживать, как овца посреде волков…» (I, 31). Именно заблуждения раскола побудили Петра Агеева оставить старую веру и отправиться на Афон. Уход из мира открывает будущему иноку богатейший и многогранный мир монашества, но, только пройдя нелегкий путь исканий и испытаний, автор «Сказания» обретает старца-духовника и принимает постриг.

Есть существенная разница между уходом из мира автора «Сказания» и бегством в пустыню героя очерка Салтыкова. Для первого это было «действительной потребностью духа», результатом мучительного и пытливого поиска истины, для второго — спасением от сложной семейно-бытовой ситуации, в которую персонаж очерка попадает во многом по своей вине. Для старца Салтыкова пребывание в пустыни оборачивается тупиком, единственным выходом из которого остается «сдаться приставу», чем и заканчиваются все жизненные перипетии героя очерка.

Само понятие старца о странствии «в места, где Божьи люди душу свою спасают» довольно неопределенно. Его рассказ о пустынножителях содержит и церковное предание, и отзвуки народных легенд, и элементы фольклора: «Сказывали мне странники, что такие есть места в Чердынском уезде, в самом то есть углу, где божьи люди душу свою спасают <…> даже из Москвы в те места благочестивые старцы спасаться ходят, что много там есть могил честных и начальство про то не знает и не ведает. А тот вот про другое место тоже сказывали. В Оренбургской губернии, около Златоуста, в горах, такие же пустынники обитают, и все больше в пещерах. В этих, барин, пещерах люди без одежды ходят, питаются злаками земными, и даже промеж себя редко общение имеют» (2, 380).

Салтыков был внимательным читателем Парфения и действительно хорошо знал его текст. В приведенном фрагменте о христианах-отшельниках Оренбургской губернии источником для Салтыкова послужил следующий текст «Сказания»: «…в Святой Горе Афонской много есть совершенных отшельников и пустынножителей, живущих в глубочайших пустынях и в непроходимых местах, кругом самого Афона, в горах и в дебрях и в пропастях земных, где мало проходят люди. Живут в пещерах; одежда на них от многолетия обветшала, и ходят полунагие, а иные покрыты власами; питаются саморастущими травами и зелиями, а иные питаемы Самим Богом. От людей они укрываются, и мало кому показываются. Случается находить их келии, но заставать самих — мало случается» (II, 368). Этот же отрывок из «Сказания» Салтыков использовал не только в «Губернских очерках», но и в статье о Парфении: «Живут они <афонские отшельники> в пещерах, одежда на них обветшала, ходят полунагие или покрытые власами, питаются «саморастущими травами», а от людей укрываются. Заставши однажды одного такого пустынника, монахи узнали от него, что он уже сорок лет живет в пустыне, с небольшим числом пустынников, не видя никого, кроме своей братии. На вопрос «как проживали они в течение шести лет, когда Афонская гора была разорена и всюду ходили турки», он отвечал: «Ничего мы не видали и не слышали» (5, 60). Из текста самого Парфения известно, что упомянутый Салтыковым пустынник на вопрос монахов «Давно ли пребываешь в пустыне, и откуда пришел?» дает следующий ответ: «Вам мою мирскую жизнь знать не нужно; только, в самой юности оставил я мир, и пришел в Святую Афонскую Гору, и уже пятьдесят лет здесь пребываю: десять лет прожил в монастыре под послушанием, а сорок лет живу в пустыне сей, и никого из афонских отцев не видал, кроме вас и своей братии» (II, 368).