Сказание о директоре Прончатове

Начальник планового отдела был весь в поле зрения директора – костистый, сутулый, с двойными складками под глазами, а задравшиеся брюки открывали серый тошнотворный носок. «Невозможно!» – подумал Прончатов как бы сызнова разглядывая начальника планового отдела. Прончатов не замечал, что на его собственном лице, лице бронзового Маяковского, появилось детское выражение любопытства. Отключенный напрочно от того, что говорил Глеб Алексеевич, директор глядел на него такими глазами, как можно смотреть на существо иного рода и племени.

– Пожалуйста, совсем коротко! – осторожно попросил Прончатов.

– Коротко так! Положение коллектива у меня не вызывает никакого беспокойства!

– Пожалуйста, оставьте мне ваши выкладки! – сказал Прончатов и чуточку приподнялся на стуле, что означало конец приема. Глеб Алексеевич мгновенно это понял, но, к удивлению Прончатова, даже не сделал попытки встать. Напротив, он напустил на лицо серьезное выражение, прокашлялся трубно, и стало понятно, что начальник планового отдела готовится к важному разговору.

– Слушаю! – улыбнулся директор.

– Вопрос маленький, но не маловажный! – осторожно сказал Глеб Алексеевич. – Сводку прикажете давать тридцатого или… – начальник планового отдела сделал убедительную паузу, – или третьего мая?

– Минуточку! – попросил Прончатов. – Минуточку.

Оказалось, что лепешки грязи на брюках уже высохли. Директор вышел из-за стола, остановившись у встроенного в стену шкафа, удобно поставил ногу на перекладину, вынул маленькую поролоновую щетку.

– Подайте сводку третьего мая, – спокойно сказал Прончатов. – Чего нам торопиться…

Дочистив брюки, он обернулся к начальнику планового отдела и увидел совсем невероятное: Глеб Алексеевич и на этот раз не собирался уходить. Он только передвинулся на краешек стула да снял очки. Вид у него был выжидательно-вопросительный, и Прончатов поджал губы. «Ну, беда! – подумал он. – Исключительно дотошный человек!»

– Мне чужды ваши страдания, Глеб Алексеевич! – шутливо сказал Прончатов. – Коллектив сплавконторы ничего не теряет, если сводка поступит третьего мая. Премиальные мы все равно получим… Вы согласны?

– Согласен!

– Так в чем же дело?

Начальник планового отдела ответил не сразу, а только после того, как водрузил на нос очки.

– Перемены в обкоме, – сказал он и поглядел на Прончатова исподлобья. – А если поймут, что мы нарочно задерживаем сводку…

Он опять не договорил, хотя Прончатов глядел на него доброжелательными, ласковыми глазами. Потом Олег Олегович, пройдясь по кабинету, сказал:

– Ах какие пустяки! Ну такие пустяки…

Он тоже не договорил, и, наверное, именно от этого Глеб Алексеевич решительно поднялся, зачем-то потер руку об руку и с энтузиазмом сказал:

– Желаю вам, Олег Олегович, хорошо провести праздник!

– Спасибо! – ответил Прончатов. – Вам, конечно, привезти магнитофонную пленку.

– О! – медленно воскликнул начальник планового отдела и взмахнул длинными, тощими руками. – О!

Начальник планового отдела беззвучно прикрыл за собой дверь, ушел, а Прончатов все еще стоял. У него было простое задумчивое лицо, трудовая рабочая спина, но глаза суховато поблескивали.

– Разрешите!

В кабинет входила, покачиваясь на высоких каблуках, Людмила Яковлевна – приученная к бесшумности, почитая святым долгом ничему не удивляться, она сейчас не могла все-таки справиться с ярко накрашенными губами. Они улыбались.

– Олег Олегович! – сказала она. – Есть телеграмма! Вас вызывают на заседание бюро обкома КПСС!

– Что вы говорите! – удивился Прончатов.

– Вот она!

– Ах, какая неожиданность! – еще больше удивился Прончатов. – Кто бы мог подумать, что перед праздником состоится бюро обкома КПСС! Видимо, чрезвычайный случай!.. Вот это жизнь для белого человека!

В три часа дня «газик» привез Прончатова на раскисший аэродром, что находился в десяти километрах от Тагара. Когда директор вошел в маленький домик, началась тихая суета: выбежал из своей комнатешки старик в аэрофлотской фуражке, надвинула наушники молоденькая радистка, завертел ручку старинного телефона помощник старика. Они побегали, послушали, поразговаривали, и минут через десять старик в аэрофлотской фуражке доложил Прончатову о сложившейся обстановке: АН-2 вышел с ближайшего аэродрома, на борту находится пассажир Анисимов, который позаботился о Прончатове: в самолете ему оставлено место.

– Минут через двадцать взлетите, Олег Олегович! – доложил старик, прикладывая руку к фуражке. – Погуляйте пока!

Прончатов вышел из домика, неторопливо двинулся вдоль раскисшей взлетной полосы. По-прежнему низко висело серое небо, собирался идти дождь, но не решался, аэродром раскис. Было как раз такое время года, когда колеса самолеты еще не надевали, лыжи тоже не представляли удобства, и Прончатов покачал головой: «Ну и погодка, черт возьми!»