– Хорошо, сын, – ответил ему Камнеликий. – Если, конечно, ты исполнишь своё обещание, хотя я очень сильно сомневаюсь в этом. Но пусть будет так, пусть будет так! То, что ты можешь повстречать в лесу, даже и не заходя в самую его глушь, будет серьёзным испытанием и для сильного духом. Там есть кобольды* и лесные существа*, ненавидящие человека. Для них людские стоны, как для нас приятная музыка. В лесу живут неупокоенные души, там блуждают гномы да горные духи. Они торгуют чудесными дарами, способными истребить целые роды, они куют неизбывные проклятья, они побуждают к бесконечным убийствам. И, более того, там живут лесные духи, принимающие облик женщин. Они совращают сердца и тела юношей, наполняя их пустым томлением, которое невозможно удовлетворить до конца. Они издеваются над ними, превращают из мужчин в рабов, чтобы вконец извести. А о скрывающихся в лесу разбойниках и упоминать не буду – ты храбр и владеешь мечом. Не скажу и о тех, кто стал Волком священных мест*, не буду говорить и об убийцах – изгоях и остатках проклятых народов. Для них для всех жизнь человека не ценнее жизни мухи. Самая счастливая судьба ждёт того, кого они сразу же разорвут в клочья, – о, как будет страдать оставшийся в живых после проклятия врагов священных божеств!
Пока старик говорил, хозяин дома неотрывно смотрел на сына. Лицо его слегка помрачнело. Когда же Камнеликий закончил, он проговорил:
– Это слишком длинная и грустная беседа, чтобы на ней закончился такой радостный день, названый отец! Сказитель, не выпьешь ли глоток? А как выпьешь, встань и пусти свою скрипку в пляс, чтобы на устах были лишь добрые слова! Лицо моего родича грустнее, чем лицо девушки, а глаза моего сына блестят от мыслей, что уносят его далеко от нас – в диколесье* на поиски чудес.
С конца скамьи, что стояла вдоль восточной стены дома, поднялся мужчина средних лет, высокий, худощавый, редковолосый, с носом, напоминавшим орлиный клюв. Он протянул руку за чашей, и когда ему передали её, поднял её вверх и вскричал:
– Я пью за то, чтобы удвоилось здоровье Божественноликого и Наречённой, за их любовь и за нашу любовь к ним!
Он отпил, и чаша с вином пошла по залу. Пили все – и мужчины, и женщины, пили с криками и бурной радостью. Когда же круговая чаша вновь вернулась к Сказителю, он поставил её на стол, потянулся к стене за своей спиной, снял висевший там чехол со скрипкой, вытащил из чехла инструмент и начал настраивать. Крики в зале смолкали – собравшиеся готовились слушать. Вскоре Сказитель положил смычок на струны, и те запричитали, а после нежно засмеялись. Они разбудили в душе музыканта песню, и она словно бы сама сорвалась с его губ. Он громко запел.
Сказитель пел так:
Дева отвечала:
На этом песня закончилась, и по всему залу раздались радостные крики. Старик ещё раз поднялся со своего места и возгласил:
– Выпьем чашу в память о герое Дня Девичьей Заставы!