Сказание о флотоводце

В эту минуту на крылечко быстрым шажком, сутулясь, в наспех накинутом стареньком сюртуке вышел Нахимов. Он недавно встал, видимо провел бессонную ночь, но не был ни удивлен, ни раздосадован тем, что его уже ждут посетители. Застегивая на ходу сюртук и щуря на офицеров голубые глаза, адмирал извинительно качнул в их сторону головой со встрепанными, еще неприглаженными волосами и торопливо спросил:

— Не задержал ли я вас, господа? Осмелюсь узнать, вы депутацией ко мне или каждый по своему делу?

Офицеры встали и коротко представились.

— Не знаем, как господин Левашов, — ответил старичок с бакенбардами, покосившись на Сергея Ивановича, — а мы хоть не сговаривались, но пришли по одному поводу. Как, господа, можем мы не таясь доложить о себе Павлу Степановичу? — обратился он к остальным.

— Без сомнения, можем! — поддержал Вегов хмуро и значительно. — Сейчас только в немощах своих да болезнях таиться можно, в остальном нужды нет!

— Корчагин, — бодро крикнул адмирал куда-то в глубину двора, — неси в комнату табуреты.

— Пожалуйте в дом, господа, — сказал он тут же офицерам и провел их в невысокую пустую зальцу, украшенную вдоль стен вышитыми ручниками и не потерявшими свежести гирляндами полевых цветов. Зальца походила на кладовую, в углу, накрытые тряпицей, стояли глиняные макитры со сметаной. Крашеные полы поскрипывали.

В открытое небольшое оконце ветер доносил гул морской волны и с гор запах мяты и чабреца.

Вихрастый матрос с видимым удовольствием живо притащил табуреты и, расставив их, удалился.

— Ваше превосходительство, — начал Вегов, не смея сесть, — отставные командиры флота, бившиеся при покойном Михаиле Петровиче Лазареве, ныне намерены снять с себя отставку и просить вас вновь принять на корабли в должностях, о коих последует ваше распоряжение.

Сказав так, он попечительно, как старший, оглядел офицеров, словно теперь разрешая им самим вступить в разговор с адмиралом, и шагнул в сторону.

— На корабли? — жестко переспросил Нахимов и помрачнел. — А на сушу, в блиндажи, не хотите?

— Лишь бы к вам, ваше превосходительство, а понижения в должности не страшимся, — пояснил бывший комендант порта, подумав, не из-за отсутствия ли вакансии отказывает им адмирал.

— Ко мне? — тем же тоном повторил адмирал и минуты две в горестном удивлении смотрел на старичка. — Ко мне — стало быть, на сушу! Желание ваше отрадно-с, понятно-с. Только, господа офицеры, объявить могу: приказом князя Меншикова флот приведен к армейскому положению, часть кораблей будет затоплена на рейде, чтобы закрыть доступ в бухту. Не скрою того, что генерал-адъютант Корнилов решению этому всемерно противился, но решение принято и иного быть не может.

— Неужто правда, Павел Степанович? — в волнении подался вперед Левашов. Он побледнел, скулы его лишь болезненно подергивались под туго натянутой кожей. Не замечая, он отставил от себя табурет и приблизился к адмиралу. — Павел Степанович, не верю! Неужто князь на флот не надеется? И как же вы согласились, как вы, ваше превосходительство?..

— За князя я не в ответе! — резко ответил Нахимов. — Но Севастополь сдать! — голос его зазвучал раздраженно и немного резко. — Севастополь сдать и князь Меншиков не волен, хотя бы и пошел на то!.. Флот еще не Севастополь, а корабли — это еще не флот…

— Как же так, ваше превосходительство, не понял, признаюсь, что же тогда флот? — воскликнул, встав, Вегов.

— Матросы, господин капитан, служители, извольте знать: матросов сохраним, а с ними и Севастополь. Флот — это, помимо морской силы, еще наша сила береговая, наша крепость на земле, хотя думать о том непривычно. Флот везде за себя постоит. Сила Черноморского флота, разрешите напомнить, в воспитании его, в порядках, заведенных Михаилом Петровичем.

— Вольности много во флоте, Павел Степанович, — согласился Вегов тоном, далеким от осуждения, но в то же время и неодобрительно. — Вот она и вся особенность! Но ведь не «вольнице» защищать город?..

Сказанное им уже вывело из себя Нахимова.

— Вам из отставки не выбраться с этакими мыслями, господин капитан. В отставку вышли, в нору спрятались и ничего вокруг себя не видите. И кто разрешил вам о «вольнице» судить? Есть у нас среди господ офицеров этакие, с позволения сказать, патриоты, отечество хотят защищать, а народ свой не знают. Ныне же кто Севастополь оборонит — не мы ли одни, по-вашему, офицеры, генералы да князь Меншиков?

— А кто же, если не мы, ваше превосходительство? — вызывающе спросил Вегов, ругая себя в душе за то, что, поддавшись распространенному в столичных кругах мнению, неосторожно назвал черноморских матросов «вольницей». — Кто же, ваше превосходительство? — повторил он.

— Кто-с? — сузил глаза Нахимов, как делал в минуту запальчивости. Народ русский, вот кто, «вольница», по-нашему. Не в каждую ли войну, господин капитан, спаситель наш, солдат, вольнее себя держит? Зато потом наш отечественный Мирабо в морду его хлещет!

— То все едино! — с некоторым разочарованием протянул Вегов. — Народ русский — это мы! От мала до велика царю присягали!