Сказание о годах Хогэн

Однако оплакивать человека — это не то же самое, что отрекаться от бренного мира. Все поменяли свой облик[518] и переоделись в монашеские облачения. Кроме того, те люди, которые вознамерились попасть в царство тьмы, желая пойти по той же стезе, что и близкие им люди, второй раз с ними не встретятся. Живые существа различаются между собою по Шести путям[519] и по Четырём способам рождения[520] —на котором из путей они повстречаются? Желание броситься в воду не только сильно помешает тому, чтобы самим стать буддами: кто же сможет тогда способствовать просветлению[521] господина Вступившего на Путь и наших мальчиков.

С такими всевозможными стенаниями она останавливалась у каждого речного обрыва и не отводила от него глаз. Дамы согласились с нею, и матушка казнённых детей продолжала:

— Я отреклась от бренного мира, но не лишу ли я себя тем самым возможности встретиться с ними в грядущем мире? Поэтому теперь мы и возвращаемся в столицу.

Сказав это, госпожа собралась сесть в паланкин, успокоила себя и, занявшись переправой через реку, отделилась от остальных и прыгнула с берега в реку. Кормилицы, ойкнув, тоже погрузились в реку. Было это после двадцатого дня 7-й луны, поэтому ветер с горы Арасияма опустил на реку туман, зачастили короткие дожди, уровень воды в реке поднялся, пучины и стремнины перестали быть различимы, с шумом пошли гулять по реке белые гребни волн, и под ними уже не распознать стало глубокие места, а на воде скоро никто не мог удержаться. В рукава одежд набрались камни, и, — о горе! — никто не успел и глазом моргнуть, как люди погрузились в воду.

Все, кто там был, бросились в реку, стали искать, и, долгое время спустя, из далёкого низовья реки подняли наверх уже бездыханные тела. Прекратилось даже едва заметное дыхание, поэтому и здесь всё стало дымом погребального костра, и останки эти отправили в храм Энкакудзи и положили вместе с Тамэёси и мальчиками.

В одной книге сказано, что мудрый вассал двум господам не служит, у верной жены двух мужей не бывает. Когда ведут себя мягко, то людям от одного человека наверху до десятков тысяч внизу — не приходится отжимать свои рукава от слёз.

ГЛАВА 3. О том, как Новый экс-император изволил переехать в провинцию Сануки

В двадцать второй день той же луны из императорского дворца посланцем в храм Ниннадзи отправили курандо, Правого младшего управляющего делами Государственного совета, Сукэнага-асона. Говорили, что на следующий день он должен прибыть в провинцию Сануки

Новый экс-император давно уже стал размышлять, какой образ жизни ему вести, но полагал, что, если он примет постриг, вина его будет не столь велика. Он решил затвориться в горном селении поблизости от столицы; морские пути уходят влаль, разделяясь на восемь частей[522]; свои рукава Его величество изволил пропитать водами бурунов отхода судна, бегущего вдаль на десятки тысяч ри к облакам на юге; унылые мысли возникли в душе государя.

На следующий день, 23-го, поздней ночью благоволил он оставить монастырь Ниннадзи. Он сел в экипаж, принадлежащий Ясунари, прежнему губернатору провинции Мино. До места назначения экипаж сопровождал Садо-но-сикибу-даю Сигэмори. Вместе с Новым экс-императором прибыли три дамы из его свиты. После того как для него был вызван экипаж, они разом заголосили. Кто видел это, отжимали рукава от слёз. Государь, видя, как убиваются дамы, всё больше и больше падал духом.

— Господин наш, — плача, причитали они, — во время Вашей поездки Вы будете видеть из экипажа под тентом и с полушторами[523], как будут тянуться вдоль Вашего пути луна и гряды облаков, а перед экипажем следовать верховые телохранители, нести нелёгкую службу, при помощи голоса расчищая путь; воины, которые сегодня своё дело ведут неумело, как во сне увидят приближение государева экипажа. Так люди говорили сквозь слёзы.

Это действительно представлялось серьёзным основанием. Уже совсем рассвело. То тут, то там стали слышаться голоса птиц и звон храмовых колоколов. Эти звуки проникли в сердце августейшего. В отсветах луны на рассветном небе гора Арасияма, вершина Огура и небо над столицей заволокло тучами, и на нижнюю часть рукавов августейших одеяний дождик моросил, не переставая. И даже тот путь, который предстояло преодолеть вот-вот, представлялся непривычно грустным путешествием, не говоря уже о предстоящей с минуты на минуту разлуке августейшего; сжавшееся в ожидании будущего сердце государя понимало, что поделать нельзя ничего.

О прошлом и будущем государь изволил пролить потоки слёз. Всё чаще и чаще он днём и ночью размышлял: что же такое произошло? А когда государю сказали, что во дворце Тоба[524] уже миновали северные ворота с вышкой, он подозвал Сигэнари к себе ближе и сказал ему:

— Поедем к могиле покойного экс-императора[525]. Думаю, что моё последнее с ним расставание — вот оно. Да так оно и есть.