Сказание о господе Раме

Лакшмана крепко зажал уши руками; он не мог выносить таких несправедливых обвинений и грубых нападок. Он взмолился: “Мать! Я вытерплю любой, самый страшный гнев, который ты обрушишь на меня.” Но когда Сита, окончательно выйдя из себя, пригрозила Лакшмане, что сама отправится в джунгли искать Раму, если этого не сделает Лакшмана, тот понял, что у него нет выбора. Его терпение иссякло. Он не мог допустить, чтобы Сита в одиночестве бродила по лесу в поисках Рамы и спасала его от опасности. Поэтому с тяжелым сердцем он покинул хижину и удалился в джунгли.

Перед уходом он попросил Ситу оставаться внутри обители, крепко заперев двери, и ни под каким предлогом не выходить наружу. Он убеждал ее соблюдать осторожность и бдительность. Затем он вышел из хижины, не имея на это ни желания, ни сил! Он обошел вокруг нее, взывая к лесным духам и умоляя их хранить и беречь Ситу. Он начертал четыре магических круга, произнеся над ними могущественную мантрузаклинание и попросил Ситу не переступать их ни при каких обстоятельствах, не поддаваясь ни уговорам, ни требованиям.

Лакшмана был личностью, наделенной высочайшими добродетелями; он разрывался между двумя прямо противоположными приказами, ни одним из которых он не мог пренебречь. Его терзания и муки были невыносимы. Он был вынужден действовать наперекор воли Рамы; ему пришлось оставить Ситу одну безо всякой защиты. Его сердце трепетало от ужаса. Он шел вперед, но ноги отказывались нести его; на каждом шагу он оборачивался, с тоскою глядя на хижину, где осталась Сита.

Тем временем Равана, с нетерпением ожидавший этого момента, был занят преображением своего одеяния и облика. Его внешность стала подобна риши; но его устремления, несмотря на врожденную мощь и способность устрашать богов и демонов одним звуком своего имени, были низменны и трусливы, как у вороватого пса. Боязливо осмотревшись вокруг, он, крадучись, с отчаянно бьющимся сердцем, приблизился к хижине. Когда он попытался открыть дверь, магические линии, начертанные Лакшманой, угрожающе вспыхнули языками пламени. Равана испугался, что его план может провалиться и что ему придется столкнуться с еще худшими напастями. Поэтому он не посмел преступить черту и прокричал: “Хозяйка обители! Не откажи мне в подаянии!”

Сита услышала крик; она знала, что это был Равана. Она взяла несколько фруктов и кореньев, отворила дверь и встала на пороге. Но Равана не отважился приблизиться к ней, чтобы принять дары из ее рук. Он сказал: “Я не должен подходить близко ни к какой обители: это мой священный обет.” Он хотел, чтобы Сита положила подаяние прямо ему в ладони. Сита ответила: “Но я не могу преступить линию, начертанную моим братом. Подойди же, почтенный мудрец! Прими от меня эти дары!” Но самозванец, прикидывающийся нищенствующим монахом, твердил свое: “Госпожа! Я не пересеку запретную черту и не смогу принять через нее подаяние. Таково правило аскетов, подобных мне. Выйди же! Подай мне эти плоды! Я голоден! Я очень голоден!” Он так хорошо играл свою роль, так тяжело вздыхал и так выразительно жестикулировал, что Сита решилась переступить черту, чтобы из рук в руки вручить ему подаяние.

Все дальнейшее произошло в доли секунды. Стоило Сите оказаться за пределами магического круга, Равана крепко схватил ее и вместе с нею вскочил в ожидающую неподалеку летающую колесницу. Не обращая внимания на ее громкие причитания, он с бешеной скоростью помчался вперед. Сита закричала в отчаянии: “О Рама! О Лакшмана! Спасите меня от этого злобного чудовища!” Отшельники и прочие обитатели леса в окрестностях Панчавати слышали этот крик, но были бессильны спасти ту, что была похищена. Поблекла и пожелтела яркая зелень леса, когда пронесся над ним этот голос, полный мучительной боли. “О Рама! О Мой Повелитель! Спаси меня! Спаси! Спаси меня от этого злобного чудовища!” - многоголосым эхом звенел в лесу этот крик, и все живое застывало в оцепенении, пораженное ужасом.

Сидя в колеснице Раваны, летящей как ветер, Сита осыпала ее владельца жестокими упреками: “Равана! Собственными руками ты прокладываешь путь к своей гибели! По своей воле ты навсегда стираешь с лица земли все свое царство, всех своих подданных, всю свою династию. Сейчас ты торжествующе смеешься, совершая это злодейство, но придет день, и тебе придется платить за свой грех со слезами на глазах. Жалкое ничтожество! Как мог ты, долгие годы предававшийся аскете, опуститься до такого отвратительного поступка?!” - такими словами пыталась Сита вразумить и предостеречь Равану; она также неустанно взывала к Раме и Лакшмане, умоляя освободить ее.