Сказание о граде Ново-Китеже

– На рассвете за вами придут. – Он оскалился злой, волчьей улыбкой. – С веревками. С петлями. Подумайте еще раз, крепко подумайте!

Он выбежал из Крестовой палаты.

Старица сокрушенно вздохнула и сердито сказала Анфисе:

– А ты чего здесь торчишь? Уйди с моих глаз, постылая!.. Душан, передай мирских стрельцам. Пускай их обратно в Пытошную отведут. Придушить их мы всегда успеем.

– Видно, теперь уже не придушим, – проворчал сумрачно дряхлый верховник.

И когда ушла Анфиса, а стрельцы увели мирских, он всплеснул руками.

– Господи сусе, как мирские в нашем городе богоспасаемом появятся, так обязательно бунт заваривается. То Васьки Мирского бунт, то вот опять посады поднялись!

– Я во всем виновата! – горестно поджала Нимфодора сухой рот. – Распустила я паству свою, яко негодный пастырь. А стадо без пастыря – пища сатаны. Но сломала я выю Васькиному бунту; сломаю хребет и бунту сёднешнему. Душан, грамоту увещевательную написал поп Савва?

– Вот она, твое боголюбие! – – поднял Душан со стола березовый свиток.

– Давай сюда. И свечу дай.

Старица долго читала грамоту, далеко отнеся ее от глаз и беззвучно шевеля губами. Душан светил ей канделябром. Прочитала, опустила свиток на колени.

– Зело искусен поп Савва в сплетении слов. Великий талант ему богом дан, а он тот талант в чарочке топит. В грамоте сей он и соловьем поет, и лисой крадется, и бархатной кошачьей лапкой гладит, и львиные когти кажет. Уповательно, утишит посадских сия грамота.

– Не брунчи пустое, Нимфодора! – грубо оборвал старицу верховник с бельмом. – Не словеса, а шелепы посадских утишить могут. Непокорны они останутся и после грамоты. А что дале делать будем?

– Слышали, что было сказано нам? Сами себя спасайте! Владыка посадник, к бою готовься! Снаряжай стрельцов конно и оружно!

– То Остафия Сабура дело, – недовольно ответил Густомысл. – На то он и стрелецкий голова.

– Дубинноголов, дремуч и неповоротлив ты, Ждан. Тебе бы ноздрями мух ловить, – с невыразимым презрением не сказала, пропела Нимфодора. – Неохота в кольчугу влезать, брюхо толсто? Иль боишься, убьют тебя смерды? Убьют – церковку на твоих костях поставлю, святым великомучеником сделаю, образ твои в соборе повешу.

Посадник смотрел на нее мутно и тоскливо. Видно было, что не с руки ему стать великомучеником, и не радовала икона в соборе с его ликом.

– На сборы даю тебе ночь, Ждан. А на утре в бой иди! – Старица поднялась с кресла. – А теперь помолимся господу победительному, чтобы воинство наше сброд, голь да шушваль посадскую, как полову, разметало! И пойдемте на стены, грамоту увещевательную читать!

Все закрестились на огромный черный лик Христа.

Глава 3 ГАЗДОР-ЗМЕЯ

Ах вы, люди новгородские!
Между вас змея-раздор шипит.

М. Лермонтов, «Последний сын вольности».

1

Выбежали из шатра не только атаман и есаулы, вылезли из шатров, шалашей, из-под телег все посадские.

Верхи детинских стен осветились трепетным светом боевых факелов. В железных корзинках, нацепленных на концы копий, красным, дымным огнем горело смолье. И неожиданно забухал набатно соборный колокол Лебедь.

Осадный табор забегал, засуматошился. Но сотники и десятники быстро выстроили людей в боевые порядку. Слышны были голоса есаулов, приказывавших гасить костры – цели для вражеских стрелков.

На стены тем временем выходили верховники. Они встали в ряд, и факелы осветили их могущество и богачество. Сколько тут было необъятных брюх, пышных бород, толстых рож, сколько бархата, шелка, атласа и мехов самых дорогих. Когда установились верховники, чинные, важные, могутные, колокол смолк, и наступила выжидательная тишина.

– К стенам нас подзывают, – догадались наконец посадские. – Указы-грамоты начнут нам читать иль слово увещевательное говорить будут. Всю ночь, чай, Верхняя Дума совещалась.

Так и вышло, по догадке. На вислое[40] крыльцо воротной башни вышел стрелецкий голова. Остафий снял атласную, с бобром шапку и поклонился народу на три стороны.

– Гляди, вежливый какой стал! – засмеялись в толпе.

– Слушайте, люди ново-китежские, грамоту старицы и посадника! – зычно, на всю площадь, крикнул он. Подняв высоко длинный свиток бересты, он начал читать: – «Всем людям посадским, и деревенским, и прочим жителям богоспасаемой земли ново-китежской, иде же истинное православие сияет, яко светило. Пожелав вам душевного просветления, вкупе же и телесно здравия, обращаемся к вам, людие, мы, высокие владыки. Во-перве, ее боголюбие старица Нимфодора, златое правило Христовой веры, церкви бодрое око, уста немолчные сладковещательные, преподобная мудрая наставница и владычица, и прочая, и прочая. А рядом с нею государь владыка посадник ново-китежский Ждан Густомысл…»

– Не приемлем! – заревела толпа, услышав имя посадника. – Не желаем про Ждана слышать!..

– Чего галдите? Дайте грамоту дочесть! – пытался голова перекричать людей. – А ну вас к дьяволу! Меня не слушали, так старицу Нимфодору небось выслушаете!