Сказание о Луноходе

– Да черт с ними, пусть забирают! Хорошо, что Клавы дома нет, – вспомнив про больную жену, вздрогнул Сергей Тимофеевич.

Министр озлобленно напрягся, вслушиваясь в проклятую тишину, от которой становилось жутко, и снова эти шаги! Шаги, шаги! Идут! Командующий зажмурился.

– Папа! – пронзил комнату голос дочери.

Министр не шелохнулся.

– Папа, это мы приехали.

Сергей Тимофеевич резко обернулся – посреди столовой стояла Ирка, а рядом с ней, бережно поддерживая дочь за локоток, возвышался Фадеев.

– Ты как здесь?! – оторопел Министр.

– Здравствуйте, Сергей Тимофеевич, – первый раз в жизни Фадеев назвал его по имени и отчеству. – Извините, что опоздали, – подходя ближе, проговорил Редактор. – Не мог из Кремля вырваться. Не обижайтесь! – и протянул Министру сухую сильную ладонь.

– Это мой Саша, папа! – улыбаясь, проговорила Ира и прижалась к мягкому плечу Фадеева. – Я его так люблю!

41

Хаз лежал на кровати, уставившись в зеркальный потолок, и любовался своим голым, совсем не одряхлевшим для неполных шестидесяти, а скорее спортивным торсом. Через отражение в зеркале он самодовольно оглядывал спальню из желтоватой карельской березы, китайские кремовые ковры из шелка, с пышными пунцовыми розами, но больше всего он радовался ей, ненаглядной черноволосой красавице.

– Чиравница! Лейла! – вздыхал он.

Нина расчесывала густые, чуть вьющиеся волосы, спадающие ниже талии. Балерина сидела перед туалетным столиком, совершенно голая, обворожительно манящая, соблазнительная, сочная, как созревший у моря персик!

– Чуда! Чуда! – приговаривал Хаз, продолжая платонически любоваться.

– Иды суда! – поманил девушку пакистанец. Загадочно улыбаясь, Нина обернулась, встала и пришла к нему на кровать.

– Ласкай меня, любимый! – прямо в ухо прошептала девушка и долгим поцелуем прильнула к Хазу, который, закрыв глаза, гладил ее бархатное, белоснежное тело.

– Лейла! Лейла! – сквозь поцелуи повторял он. Нина была все ближе и ближе, все горячее, все слаще! Хаз прижал ее изо всех сил, откинул с лица черные пряди волос и хищным поцелуем впился в сладкие девичьи губы, потом в шею, потом целовал грудь, живот, ниже, и ниже, и ниже… Нина отдавалась Хазу горячо и страстно, извивалась змеей, возбуждала возлюбленного вскриками и смелыми прикосновениями, так, что миллиардер стонал и плакал, кончая в ее обжигающем желаньем дыхании, а она билась в его цепких руках, вырывалась и просила:

– Еще, любимый! Еще! Еще!!!

За такую женщину, за свою ненаглядную Нину он был готов на все. Сегодня Хаз принес ей подарок – бесценный рубиновый гарнитур, состоящий из ослепительного колье, массивного, пронизанного чешуйчатым золотом браслета, чересчур объемного перстня с высоким, виртуозно ограненным искрящимся красным кристаллом, и сережек, спадающих витиеватыми гирляндами, пронизанными отблесками заката. Это была необыкновенная вещь, непривычная для утонченных ценительниц Cartier или переливчатого Sсhopard. Пакистанец заказал этот набор у лучшего ювелира Бирмы, ювелира в пятнадцатом поколении, а каждый рубин подбирал сам, часами разглядывая на свету игру камней. Нина нацепила все сразу и, не одеваясь, красовалась перед Хазом, разрешая прикасаться к бедрам, целовать соски и гладить живот. В сумраке спальни рубины таинственно переливались. Любуясь подарком, девушка крутилась между зеркалом и мужчиной.

– Ну, как я? Как?! А? А?! Нравлюсь?

– Шахиня! – вздыхал Хаз. – Шахиня! Лейла!

Отражая приглушенный электрический свет, драгоценности на ее белоснежном теле играли, вспыхивая лучезарным огнем, завораживали, а балерина смеялась, кокетничала и закатывала глаза. Он притянул ее ближе и попробовал овладеть девушкой еще раз – не получилось. Перед сексом Хаз старательно втирал в головку члена маслянистые пахучие смеси, приготовленные на основе редких индийских трав, известных на Востоке своим сверхъестественным действием. Только с этими волшебными мазями у него наверняка получалось. Иногда за ночь он делал это целых два раза!

Усыпанная рубинами Нина неподвижно лежала на широченной кровати и ждала, когда Хаз перестанет ее домогаться. Чтобы не обнаружить слабость, миллиардер некоторое время возился рядом, а потом затих и чуть не заснул.

– Ну што, лубымая, поэдэм навэстым нашэго друга! – оставив бесполезные попытки овладеть женщиной, предложил Хаз и, набросив халат, вышитый сказочными драконами, ушел в ванную.

Другом Хаз называл Сына Вожатого.

42

В Архангельском ничего не менялось, очарование цветов и августовская истома заполнили все вокруг. Воздух был бесконечно прогрет солнцем, все благоухало и цвело. Было так хорошо, что хотелось превратиться в беззаботную бабочку и порхать над клумбами и лужайками.

– Что в мире, дорогой Хаз? – расцеловав пакистанца, спросил Сын.

– В мырэ, – ослепительно улыбаясь белыми, точно с картинки, зубами, отвечал Хаз, – тыхо. Лэто кругом. Лубов!

Они немного прошлись вдоль пруда.

– Сваришь кофе? – попросил Сын.