Сказание о Маман-бие

Давно ли шли к нему радостные вести: «такая-то родила», «у такого-то сын родился»- и словно звездное небо открывалось над ним в сумраке ночи, и силы в нем прибавлялось, светлое будущее виделось впереди. Сбор нукеров, война и печальный ее конец — большинство нукеров не вернулись живыми — были как гром среди ясного дня. Беда усугублялась обидой: у тех каракалпаков, которые уцелели в битвах, Хива отобрала оружие, отпустила домой и калек и здоровых с пустыми руками. Болела душа у Мамана, скорбь не давала поднять голову.

Глядя на мужа, страдала и Багдагуль. Бесшумно бродя вокруг, она выбирала удобную минутку, чтобы, напомнив Маману о добрых его делах, хоть немножко отвлечь от мрачных мыслей о жестоких потерях. Господин мой, можно ли спросить у вас…

— Спрашивай, милая, — ответил он, не двигаясь.

— Каким был бы свет наш, если бы человек человеку не помогал?

— Земля кишела бы клыкастыми тварями, день и ночь грызущимися между собой. — Бий поднял глаза, жена никогда не задавала ему подобных вопросов.

Между тем очаг угасал, Багдагуль вышла во двор за топливом и быстро вбежала обратно:

— За домом, за дровами, скорчившись, какие-то три парня прячутся!

— Почему же ты их сюда не позвала?

— Не хотела, чтобы увидели вас расстроенным, господин мой.

— Позови, милая. Эй, ребята, идите сюда! — крикнул бий громко.

Он сел, расправив усы, скрестив ноги по-турецки. Лицо его порозовело от огня.

— Оу, Аманлык! — воскликнул он, увидев первого из входящих ребят. — Входи, Жаксылык, сынок! — поправил он сам себя, поднимаясь и безошибочно узнавая сына своего друга.

Сейчас юноша был таким, каким был его отец в те незабвенные годы, когда свободные как птицы сироты, Аманлык и Алмагуль, бродили по аулам, прося подаяния.

— Ох, Жаксылык, сынок, — молвил Маман, гладя густые черные волосы паренька и целуя его в лоб, — будто я с Аманлыком, отцом твоим, повидался, ну вылитый ты отец! А эти ребятки чьи? — спросил он, гладя по обросшим головкам двух мальчиков помладше Жаксылыка, похожих между собой, с чуть раскосыми глазами, одетых в косоворотки и армяки, как дети татарских или русских баев.

— Братишки мои, — коротко ответил Жаксылык. Тут, видно, была какая-то тайна, и бий больше вопросов не задавал.

— Молодцы, джигиты, что пришли навестить де-душку-бия, — сказал он, чтобы подбодрить дичившихся ребят. — Очень хорошо, светик мой Жаксылык. Отец твой уехал в Бухару, тетушку твою Алмагуль искать. Ждем его, скоро приедет.

Открытое лицо Жаксылыка словно бы потускнело. Он молчал.

После того как ребята поели и попили горячего чаю, оба младших повалились, разомлев, на кошму и дружно засопели.

— К трудной жизни не привыкли, — сказал Жаксылык.

— Похоже на то! — поддержала Багдагуль. Байскими детьми были, — молвил Жаксылык,

готовясь к длинному рассказу.

— Говори, сынок, говори, — подбодрил его Маман и придвинулся к мальчику, готовый слушать.