Сказание о Мануэле. Том 1

— Факты! Здравомыслие! Да еще разум! — разозлился Юрген. — Что за вздор ты несешь! Если б в твоем дурацком кукольном театре была хоть чуточка правды, этот мир времени, пространства и сознания стал бы пузырем — пузырем, содержащим в себе солнце, луну и далекие звезды, и все же лишь пузырем в забродившем пойле! Мне нужно пойти очистить свою голову от всей этой гадости. Ты хотел бы, чтоб я поверил, что люди, все люди, которые когда — либо жили или будут жить на свете, включая меня, совершенно неважны! Что ж, в любом таком мироустройстве не было бы никакой справедливости, нигде не было бы справедливости!

— Это сердит тебя, не так ли? Это порой сердит меня, даже меня, который по воле Кощея один неизменен.

— Я ничего не знаю о твоем непостоянстве, но придерживаюсь собственного мнения о твоей правдивости, — сказал Юрген, находясь из — за всего этого на грани истерики. — Да, если б ложь могла душить людей, эта шершавая глотка определенно была бы воспалена.

Тут загорелый малый топнул ногой, и удар подошвой по мху вызвал новый шум, какого Юрген никогда не слышал: ибо шум, казалось, раздавался со всех сторон, поначалу так, словно в лесу каждый листок тихонечко, но безудержно хохотал. А затем этот шум разросся за счет веселья более крупных существ, и этим шумом играло эхо до тех пор, пока отзвуки отовсюду не стали напоминать раскаты грома. Земля двигалась под ногами так, как у зверя, раздраженного мухами, подергивается кожа. Юрген заметил еще одну необычайную вещь, а именно то, что деревья вокруг поляны искривили и изогнули стволы и поэтому наклонились так, как под действием жара наклоняются свечи, и опустили верхушки крон к ногам загорелого человека. А его внешний вид, пока он стоял на месте, ужасным образом изменялся в постоянном бронзовом сверкании среди нависших туч, при повсеместном содрогании и смехе, в этом лесу, кланяющемся до земли.

— Ответствуй, ты, кто болтает о справедливости! А что если б я тебя сейчас убил, — спросил загорелый человек, — будучи таким, какой я есмь?

— Тогда убей меня! — сказал Юрген с закрытыми глазами, так как ему вообще не нравился внешний вид всего окружающего. — Да, ты можешь меня убить, если хочешь, но не в твоих силах заставить меня поверить, что нигде нет справедливости и что я неважен. Мне хочется, чтоб ты понял, что я чудовищно умный малый. Что касается тебя, ты либо обман чувств, либо бог, либо выродившийся Реалист. Но кем бы ты ни был, ты солгал мне, и я знаю, что ты солгал, и не поверю в незначительность Юргена.

Послышался пронизывающий холодом шепот загорелого человека:

— Бедный дурак! Дрожащий, жестоковыйный дурак! Разве ты минуту назад не видел того, чего никогда не сможешь полностью забыть?

— Тем не менее я думаю, что во мне есть нечто непреходящее. Я скован трусостью, ослаблен жуткими воспоминаниями и искалечен древней глупостью. И все же, мне кажется, я обнаруживаю в себе нечто постоянное и весьма прекрасное. Вместе со всем этим и вопреки всему, мне кажется, я действительно обнаруживаю это нечто. Какую роль это нечто должно сыграть после смерти моего тела и на какой сцене, я не могу предположить. Когда судьба постучится, я отворю дверь. Между тем я откровенно говорю тебе, загорелый человек: в Юргене есть нечто, слишком восхитительное, чтобы какой — то рассудительный третейский судья выкинул это на свалку. Я, по крайней мере, чудовищно умный малый, и, по — моему, весь я не умру. Да, как говорится, с протянутой рукой пройду весь край родной. И я верю, что смогу придумать какой — нибудь фокус и обмануть забвение, когда в этом возникнет нужда, — сказал Юрген, дрожа и задыхаясь, с плотно закрытыми глазами, но даже при этом полный решимости. — Конечно, ты, возможно, прав. И, несомненно, я не могу зайти так далеко и сказать обратное: но все же, в то же самое время…

— Но перед мнением дурака о самом себе, — воскликнул загорелый человек, — боги бессильны. О да, и к тому же ему завидуют!

А когда Юрген очень осторожно открыл глаза, загорелый человек уже оставил его, не причинив телесных повреждений. Но состояние нервной системы у Юргена было весьма плачевным.

Глава XX Действенность молитвы

Юрген, дрожа, направился в Собор Святого Терновника в Камельяре и всю ночь молился там — не от раскаяния, а от страха. Он молился за умерших, чтобы их не стерли в ничто, — за умерших своих родственников, которых любил в детстве, и только за них. О людях, которых узнал позднее, он, похоже, не волновался или, по крайней мере, волновался не так сильно. Но он сложил своего рода молитву за госпожу Лизу. «Где бы ни была моя дорогая жена, Боже, прошу, чтобы я наконец смог прийти к ней и получить прощение!» — завывал он и гадал, действительно ли имеет это в виду.

Он забыл о Гиневре. И никто не знает ни того, каковы были в ту ночь мысли юной принцессы, ни того, читала ли она какие — либо молитвы в пустынном Судном Зале.