Сказание о Мануэле. Том 1

Утром на раннюю обедню пришло очень мало народа. Юрген усердно отстоял ее и вместе с остальными направился к выходу. Как раз перед ним остановился какой — то лавочник, чтобы вынуть камешек из башмака, а жена лавочника подошла к купели со святой водой.

— Сударыня, разрешите вас обслужить? — сказал привлекательный молодой помещик и предложил ей святую воду.

— В одиннадцать, — сказала жена лавочника, понизив голос. — Его не будет весь день.

— Моя дорогая, — проговорил ее муж, догоняя ее, — а кто этот молодой господин?

— Не знаю, милый. Никогда прежде его не видела.

— Он, определенно, очень учтив. Хотелось бы, чтобы побольше было таких, как он. И к тому же, весьма приятной внешности!

— Он? Не заметила, — безразлично произнесла жена лавочника.

А Юрген все видел, и слышал, и с жалостью рассматривал уходящую троицу. Ему казалось невероятным, что мир продолжает быть таким же, каким был до его приключения в Друидском лесу.

Он приостановился у распятия, преклонил колени и тоскливо поднял глаза.

— Если б можно было узнать, — говорил Юрген, — что на самом деле случилось в Иудее! Насколько бы все упростилось, если б все знали правду про Тебя, Человек на Кресте!

Тут мимо него проходил отслуживший обедню епископ Мерионский.

— Ваше высокопреосвященство, — по — простому сказал Юрген, — можете ли вы мне рассказать правду про этого Христа?

— На самом деле, мессир де Логрей, — отвечал епископ, — нельзя не посочувствовать Пилату при мысли, что правды про Него очень трудно добиться, даже теперь. Был ли Он Мельхиседеком, или Симом, или Адамом? Или Он поистине Логос? А в таком случае, что такое Логос? Если допустить, что Он — некий бог, — были ли правы ариане и сабиллиане? Всегда ли Он существовал, единосущный с Отцом и Святым Духом, или Он явился творением Отца, своего рода израильским Загреем? Был ли Он мужем Ахамот, той выродившейся Софии, как утверждают валентиниане? Или сыном Пантера, как говорят евреи? Или Калакау, как заявляет Василид? Или это всего лишь, как учили докеты, слегка окрашенное облако в виде человека, прошедшее от Иордана до Голгофы? Или правы меринтиане? Вот лишь несколько вопросов, мессир де Логрей, которые естественно возникают. И не все из них должны разрешаться впопыхах.

Сказав это, галантный священнослужитель поклонился, затем поднял три пальца в благословении и оставил Юргена, по — прежнему стоявшего на коленях перед распятием.

«Ох — хо — хо! — сказал Юрген самому себе. — Какое разнообразие интересных проблем, по сути дела, предлагает религия. И какое упоительное занятие предоставит разрешение этих проблем, раз и навсегда, мозгу чудовищно умного малого! Что ж, может, для меня принятие сана будет самым подходящим делом. Возможно, это зов».

А на улице кричали люди. Юрген встал и отряхнул пыль с колен. А когда он вышел из Собора Святого Терновника, мимо проезжала кавалькада, увозившая госпожу Гиневру в объятия и на трон назначенного ей супруга. Юрген стоял на паперти Собора, и его мозг отчасти был занят теологией, но он по — прежнему не мог не замечать, как прекрасна эта юная принцесса в зеленом костюме и короне, ехавшая верхом на белой лошади, вся блистающая драгоценными каменьями. Проезжая мимо него, она улыбалась и поворачивала свое нежного цвета личико то в одну, то в другую сторону к ликующему народу и вообще не видела Юргена.

Так она ехала на свою свадьбу — та Гиневра, которая для рыцарственного народа Глатиона являлась символом красоты и непорочности. Толпа ее обожала, и все говорили о ней так, словно она была ангелом.

— Наша прекрасная юная принцесса!

— О, нигде нет ей подобной!

— И, говорят, никому ни одного грубого слова!..

— Ах, она самая восхитительная из дам!..

— И к тому же, так отважно это прелестное улыбающееся дитя, покидающее навсегда отчий дом!

— И так мила!

— …Так благородна!

— Королю Артуру трудно быть достойным ее! Юрген же сказал:

— Забавно, что к этим истинам мне пришлось бы добавить лишь еще одну — для того, чтобы бросить в принцессу большой булыжник! А самому быть разорванным на куски этими неприятными потными людьми, которые, слава Богу, больше меня не толкают!

Ибо паперть Собора внезапно опустела, потому что, пока проезжала процессия, герольды бросали зрителям серебро.

— У Артура будет прелестная королева, — говорит нежный, ленивый голос.

Юрген обернулся и увидел рядом с собой госпожу Анайтиду, которую люди называли Хозяйкой Озера.

— Да, ему можно позавидовать, — вежливо говорит Юрген. — Но разве вы не отправляетесь вместе с ними в Лондон?

— Нет, — говорит Хозяйка Озера, — потому что мое участие в этой свадьбе закончилось, когда я сегодня утром замешала прощальный кубок, из которого выпили принцесса и юный Ланселот. Он — сын короля Бана Бенвикского, вон тот высокий молодой человек в синих доспехах. Я неравнодушна к Ланселоту, ибо воспитала его на дне принадлежавшего мне озера и считаю, что этим он оказал мне честь. Также полагаю, что к этому времени госпожа Гиневра согласится со мной. Итак, мое участие в служении моему творцу закончилось, и я отправляюсь на Кокаинь.

— А что такое Кокаинь?