Сказание о первом взводе

Торопливо пробежал взглядом строки, набросанные Болтушкиным под диктовку Широнина. Шкодин стоял навытяжку, взволнованно всматривался в непроницаемо хмурое лицо полковника. И получасом ранее, перед насыпью, и только что, перебегая улицами села, наверное, не испытывал Петя такой тревоги, какая вошла в сердце сейчас. Что решит полковник? С какой вестью вернется к переезду Шкодин? Стоит ли ждать первому взводу подмогу? Есть ли она?

— Трудно приходится? — вскинул на связного взгляд Билютин.

— Трудновато, товарищ полковник, — сказал Петя и тут же уточнил, представив себе, сколь многое зависит, от его ответа. — А прямо сказать — трудно. Первую атаку отбили, а когда я уходил, они во вторую поднялись. И танков и пехоты еще побольше.

— И орудие не уберегли, — тихо обронил Билютин.

— Самоходка его раздавила, сзади зашла, товарищ полковник.

Билютин молчал, и по этому, тяжелому для всех молчанию Шкодин понял, что у командира полка нет сейчас ничего под рукой, в бою все люди, на счету каждый человек.

Билютин отвернул обшлаг шинели, посмотрел на часы, и вдруг во взоре, обращенном на Шкодина, светло блеснуло нечто ободряющее.

— Передай, пусть держатся. Еще час, и поможем… Понятно?

— Есть передать пусть держатся… Еще час, и поможем! — громко отчеканил Петя, точно хотел, чтобы эти слова закрепились, не ушли из памяти полковника. — Разрешите идти?

— Иди… Стой, боеприпасов хватает?

— Хватает, вдоволь.

Петя опрометью пустился в обратный путь к переезду, откуда доносились раскаты продолжавшегося боя.

XXVI

Когда Шкодин отбежал от разбитой пушки, Валя тоже сразу поднялась и заспешила к переезду вслед за Тюриным.

Сегодняшняя утренняя бомбежка застала Валю в хате, где размещался санвзвод. Она снаряжала необходимым сумки санитаров, приходивших из рот, инструктировала их.

Хату качнули близкие разрывы первых бомб, разлетелись, брызнув мелкими осколками, стекла. Валя вместе со всеми побежала в сад — там еще вчера были откопаны щели.

Она выскочила во двор, не накинув даже шинели, — думала, что это налетел какой-либо одиночный самолет. А их нависло над селом множество. В сырой, сочащейся водой щели пришлось сидеть долго, вздрагивая и от бомбовых разрывов, сотрясавших землю, и от холода.

Идущая второй год война и пребывание на фронте ещё не заслонили с беспощадной неумолимостью в Валиной памяти довоенных дней. Странно, но чаще всего именно в такие тяжелые минуты она мысленно возвращалась к давнему, причем возвращалась с чувством некоторого самоосуждения. В самом деле, глубоко ли она представляла себе, какие тягчайшие и суровые испытания может принести жизнь? Валя играла на клубной сцене Любовь Яровую, Катерину из «Грозы» Островского, радовалась своему успеху среди товарищей по клубной сцене, а сама-то по существу как была далека от того мира — больших, потрясенных жизненной грозой чувств, в которые пыталась вжиться! И только сейчас, на войне, он раскрывался перед нею — раскрывался у изголовья умирающих; раскрывался при виде той лютой решимости, с которой шли в бой ее товарищи по полку; раскрывался в задушевных мечтах о грядущем, которыми делились на фронте люди. А суждено ли им быть в этом грядущем? Вновь подумалось обо всем этом, когда сидела в щели и смотрела, как с вражеских самолетов срывались бомбы, сея смерть и разрушения.

Закончилась бомбежка. За селом загремели орудийные выстрелы. И все, кто был в санвзводе, разошлись по подразделениям. Валю направили к переезду, в первый взвод.

…Она торопилась к железнодорожной насыпи, хорошо понимая, что, может быть, несколькими минутами позже перебраться через нее не удастся. Ранее прерывистый клекот то одного пулемета, то другого и разрывы гранат теперь слились в один до предела ожесточившийся гул боя. С насыпи Валя даже не рассмотрела, что перед нею; взвизгнули пули, и она ринулась вниз, туда, где в черном дыму словно бы разверзлась вздыбленная земля.

— Ты что, сдурела? Без тебя бы обошлись, — с силой дернули ее за шинель и втащили в окоп. Упала. А привстав, узнала Зимина.

— Где раненые?.

Зимин кивнул влево и вновь приник к автомату. Пригибаясь, а где и ползком, Валя подобралась к окопу, где лежал тяжело раненный в шею Злобин. Только начала перевязывать его, как неподалеку разорвался снаряд. Валя наклонилась над раненым, прикрыла его. На спину тяжело осыпалась земля. Движением плеч освободившись от нее, Валя закончила перевязку — наложила марлевые подушечки на сквозное отверстие, обвязала шею бинтом.

— Лежи спокойно, вынесем, — рвущимся голосом проговорила Злобину. Красноармеец хрипло стонал, на посиневших губах пузырилась кровь.

Валя чуть приподняла над окопом голову — где еще нужна ее помощь? — и в пяти шагах от себя увидала приникшего к земле бойца. То ли его выбросило из окопа недавним разрывом снаряда, то ли он сам намеревался переползти на другое место и был застигнут осколком, но сейчас красноармеец уже был беспомощен, не мог проползти и пяди. Только по судорожным движениям рук можно было догадаться, что он еще жив и хочет отползти в укрытие. Вот он медленно повернул голову, и Валя узнала Василия…