Сказание о первом взводе

Фашистские танки были в ста метрах от окопов. Дружный огонь, который вели широнинцы, сдерживал натиск вражеской пехоты, а ее против взвода было брошено более батальона. Но фашистских танкистов уже не страшило отставание бежавшей позади цепи автоматчиков. Орудие, которое при первой атаке вывело из строя две машины — они и сейчас еще дымились перед переездом, — теперь молчало, и танки мчались напролом.

Один из них летел по обочине шоссе прямо на окоп Зимина. Сергей Григорьевич различил на дверцах переднего люка какую-то выведенную черной краской эмблему — то ли пикового, то ли трефового туза. Только однажды — да и то в первом бою перед Смоленском — Зимина смутила какая-то вроде этой чертовщина на борту фашистских танков, штурмовавших их оборонительный узел. После того, первого боя привык относиться к подобным штукам — а их пришлось встречать не раз, — как к глупому шутовству врага, надменно тешившего себя этой символикой. И сейчас Зимин почти в упор стрелял по смотровым щелям, по приборам наблюдения, стремился ослепить тех, кто сидел за броней.

А когда всего каких-нибудь несколько десятков метров отделяло его от танка, опустил автомат, нагнулся за связкой гранат, передумал, схватил бутылку горючки. Танк надвигался на окоп в лоб, и гранаты — их сподручнее метать со стороны — могли сейчас не выручить.

…Словно тысячепудовая кувалда грохнула над окопом, затемнила все. Но еще миг, ворвался свет, и Зимин вскочил, метнул бутылку вслед — в моторное отделение. Оно мгновенно занялось пламенем. С минуту танк волочил за собой шлейф дыма, двигался к насыпи, а затем распахнулись люки и из них с пистолетами в руках стали выбрасываться гитлеровцы. Букаев, сидевший в окопе перед самым шоссе, бросил в них две гранаты.

Сквозь дым, застеливший окоп, Зимин вначале не мог рассмотреть, куда двигались другие танки. Только слышал близкий лязг гусениц. Затем дым рассеялся, и Зимин увидел, что еще и другой танк вздыбился и неподвижно замер со свисающей гусеницей над окопом Вернигоры.

Что-то крича, Вернигора и Исхаков, лишенные обзора из-за нависшей над ними громады, перетаскивали в соседний окоп пулеметы и гранаты.

Третий, поотставший танк приближался к окопам отделения Седых. И тут Зимин заметил Валю. Она, очевидно, ползла, а теперь, когда танк был совсем близко, привстала на одно колено.

— Да в окоп же, в окоп! — отчаянно крикнул Зимин. Но Валя была не одна. Она приподняла и держала на руках Грудинина. Чувствуя, что вместе с ним уже не успеет укрыться в окоп, Валя передернула рукой наперед санитарную сумку — пусть увидят красный крест, — с наивно просящим выражением глаз смотрела, как стремительно надвигалась на нее многотонная машина… И та не свернула в сторону…

— Сволочи! — закричал Зимин и в бессильной ярости полоснул очередью автомата по борту танка — добросить до него гранату он не мог. Но только что происшедшее наполнило силой страшного гнева не только сердце Зимина. Из своего окопа скользнул навстречу танку Крайко. Сдвинувшаяся на лоб шапка мешала ему видеть, и он сбросил ее движением головы. Быстро работая локтями, он полз по земле и вдруг вскочил, размахнулся гранатой. В ведущее колесо он попал точно. Уже не прячась, метнулся обратно, к окопу. И недалеко от Зимина пошатнулся, упал навзничь.

Зимин высунулся из окопа, втащил красноармейца к себе… На шинели Крайко у груди темнели следы прошедших пуль, и Зимин понял, что ранение смертельно. Крайко зашевелил губами, силился что-то сказать. Сергей Григорьевич наклонился поближе… Кому, матери или дивчине, хотел передать красноармеец Алексей Крайко свое прощальное слово? Глаза умирающего открылись, но перед ними, начавшими тускнеть, наверное, еще стояло видение недавней схватки.

— А здорово я его, гада, а?.. — прошептал Крайко. Зимин приподнял голову красноармейца, подложил под нее вещмешок. Нагнулся, хотел по-отечески напоследок поцеловать парня, но неожиданно весь окоп взмыло ураганным разрывом снаряда, легкие сжались в удушье, и Зимин упал рядом с Крайко.

XXVII

Командование четвертой немецкой танковой армии, осуществляя контрудар в районе Харькова, бросило в бой, чтобы пробить себе дорогу через беспаловский переезд, свыше двадцати танков и самоходных орудий — тысячу тонн стали! Но этот броневой смертоносный таран безнадежно завяз в изрытой окопами земле перед мало приметным железнодорожным переездом, затерявшимся в украинской степи.

Первый взвод — двадцать пять простых советских людей, которых сплотила великая присяга, данная народу, — оказался неизмеримо крепче вражеского тысячетонного тарана.

Время шло к полудню, а бой у переезда не стихал. К первому ранению Широнина вскоре добавились новые. Пуля вторично попала в ту же правую руку, чуть пониже наложенной Болтушкиным перевязки.

— Товарищ лейтенант… Петр Николаевич, да вы же так не высовывайтесь, когда командуете, — взволнованно ронял слова вернувшийся из штаба Петя Шкодин, перевязывая Широнина. — Лучше мне скажите, я куда угодно проползу и все что надо передам.