Опасаясь, что Пушкарь взбунтует весь левый берег Днепра, Выговский прибегнул к помощи вновь избранного митрополита Дионисия Балабана, своего сторонника. Тот написал Пушкарю увещевательное послание, пригрозив церковным проклятием за непослушание гетману. Но полтавский полковник зашел уже слишком далеко, поэтому ответил довольно дерзко, что гетманом Выговского не признает.
«Хотя ваша святительская милость, – писал он в ответном письме, – и возложили свое благословение на Ивана Выговского, но Войско Запорожское не признает его гетманом, Когда будет полная рада, на которой вся чернь украинская единомысленно с чернью Войска Запорожского изберут его гетманом, тогда и я признаю его. А ваше архипастырское неблагословение извольте возлагать на кого-нибудь такого, кто не желает добра его царскому величеству и ищет неверных царей; мы же почитаем царем одного царя православного…»
После этого Пушкарь выступил из Полтавы, а дейнеки, распространившись по всему Левобережью, грабили значных казаков и старшину. К Пушкарю примыкали все новые люди, но с другой стороны, и значные, отбросив старые распри, стали сплачиваться вокруг Выговского, не потому что вдруг прониклись к нему любовью, а затем, чтобы вместе защищать самих себя. Лесницкий, забыв старую вражду, снова стал преданным другом гетмана.
Пушкарь расширял свое влияние по берегам Псела, помимо полтавчан нему присоединилась значительная часть казаков Миргородского, Чигиринского и других полков. Ситуация складывалась благоприятно для полтавского полковника и он мог бы попытаться захватить Переяславль, но там до 18 февраля находился царский посланник Богдан Хитрово и такие действия могли быть расценены, как бунт против царя. К тому же и его казаки не особенно стремились уходить далеко от Полтавы, опасаясь, что Выговский в их отсутствие захватит город. Поэтому, укрепившись в Гадяче, Пушкарь посылал доносы на Выговского к Хитрово в Переяславль, к путивльскому воеводе и к царю в Москву, утверждая, что гетман вступил в тайный союз с Крымом и готовит нападение на царских ратных людей.
Возвращаясь в Москву, Хитрово в конце февраля встретился по дороге с Пушкарем и имел с ним длительную беседу. Боярин ссылался на то, что выборы гетмана прошли с его личным участием, он убедился, что не только старшина, но и казацкая чернь стоит за Выговского.
– Тебе надобно оставить вражду, – увещевал он полковника, – и повиноваться гетману. А его царское величество, помня твои прошлые заслуги, расположен к тебе и оказывает тебе милость.
Царский посланник одарил Пушкаря, как и ранее Выговского и других полковников, подарками и деньгами, высказывая к нему свое полное расположение. Тот в свою очередь пытался очернить гетмана, обвиняя его в измене. Окольничий внимательно слушал его, но все же приказал прекратить вражду и подчиниться Выговскому.
С одной стороны, Пушкарь вроде и подчинился, не став переходить к эскалации вооруженного конфликта, но с другой мириться с Выговским не собирался и продолжал посылать на него доносы в Москву. Царское правительство, получая их, хвалило его за преданность и службу государю, но поскольку они были большей частью бездоказательны, всерьез их не принимало. По большому счету Москве было выгодно держать Пушкаря в качестве противовеса против амбициозных устремлений Выговского и его сторонников, но развязывание гражданской войны в Малороссии никому не было интересно. Предпочтительнее было помирить Пушкаря с Выговским, чтобы они ревниво приглядывали друг за другом и объективно информировали Москву о ситуации в Малой Руси. Поэтому вскоре после возвращения Хитрово в столицу, к Пушкарю были направлены стольник Иван Олфимов и дворянин Никифор Волков передать полковнику царское повеление не нападать на гетмана. «Не я нападаю на Выговского, – ответил тот на это распоряжение, – а Выговский нападает на меня. Он хочет принудить меня не мешать его замыслам, но я, верноподданный его царского величества, не хочу нарушать своей присяги. Я замечаю из поступков Выговского недоброжелательство, а потому отделился от его властолюбия и прошу, как себе, так и всем верноподданным царского заступления и покровительства».