Сказание о Рокоссовском

Сталин замолчал. Машинально давил и давил в стакане чайной ложечкой янтарный лимон. Лицо его, не освещенное улыбкой, стало хмурым, постаревшим. Лоб пересекли морщины. Проговорил тихо, может быть, потому что не привык, не в его характере было распространяться на такую тему:

— А я давно вдовец. Да и с детьми... 

Замолчал. Сам, вероятно, не понимал, почему говорит об этом человеку, в сущности, очень далекому.

Затем нетерпеливо махнул рукой:

— Хватит об этом. Лучше расскажите, как сейчас дела в Польше. Нас это кровно интересует. И не только нас. Знаете, сколько в конце войны Черчилль мне о Польше писем написал? Десятки! Были такие пространные, что в один присест и не прочтешь. Уж очень им хотелось посадить на шею польскому народу Миколайчика и ему подобных. Не вышло! Не для того проливали кровь польские и советские бойцы, чтобы снова братский народ был порабощен. — Сталин усмехнулся в усы: — Как тогда распинался Черчилль! Старый, хитрый и опытный политик! Ну так как же там сейчас жизнь идет, в Польше?

— Видел я, товарищ Сталин, Польшу во время войны. Откровенна говоря, думал, не подняться ей, так она была разрушена немецкими оккупантами. Сейчас же буквально на глазах встает из руин.

Сталин прошелся по, столовой, потянул потухшую трубку. Подошел к Рокоссовскому почти вплотную, заглянул в глаза. 

Рокоссовскому показалось что Сталин хочет сказать что-то важное и сейчас обдумывает, как лучше сформулировать свою мысль.

Тихо в столовой. Замолчал самовар. Молчит гость. Ждет, пока хозяин раскурит трубку и найдет нужные слова. 

Сталин заговорил негромко, как бы размышляя вслух:

— Недавно к нам Берут приезжал. Много о Польше рассказывал. Трудности у них большие, очень большие. Много надо еще сделать и по укреплению и повышению боеспособности Войска Польского. А это важно. Очень важно.

Сталин снова прошелся не спеша из конца в конец столовой. Синеватый табачный дым был душистым и приятным.

— Берут мне говорил, — продолжал Сталин, — не хватает Польше такого военного руководителя, как маршал Рокоссовский. — После паузы добавил: — О вас в таком плане давно уже разговор был, еще в Потсдаме.

Рокоссовский это знал. Знал, почему его тогда пригласили на обед, который давала советская делегация союзникам. Но прошло несколько лет, и был убежден, что вопрос отпал. И вот снова...

Теперь стадо ясно, что этот разговор — главный. Ради него был и звонок Поскребышева, и чай, и ореховое варенье...

Сталин пытливо посмотрел на молчавшего гостя. Сказал сухо:

— Берут просил поговорить с вами.

Рокоссовский молчал.

Вся жизнь его прошла на советской земле. Вся жизнь его связана с Советской Армией. Командуя Северной группой войск, он как мог помогал польским властям строить новую Польшу. Но чтобы одеть польский военный мундир! Нет, нет!

Сталин молчал. Он не уговаривал, не торопил с ответом. Он понимал, как трудно принимать решение в таком вопросе.

Молчал и Рокоссовский. Теперь ему вспомнились польские разрушенные города, польские войной вытоптанные поля, глаза польских матерей, умоляющие: «Не допустите новой войны!»

После долгого, пожалуй, слишком долгого молчания проговорил трудно, с болью:

— Я, товарищ Сталин, коммунист. Как партия решит... ...

— Другого мы от вас и не ждали, Константин Константинович. Но об этом разговор еще впереди. Давайте- ка чай пить, а то совсем остыл.

...Было далеко за полночь, когда черная длинная машина, на вид такая грузная, легко и стремительно неслась по опустевшему, отдыхающему после дневной сутолоки приморскому шоссе. Угомонились курортники и туристы. Молчаливые, без огней, высились дворцы-санатории. Белые шары фонарей освещали шоссе и регулировщиков на нем, которые бдительней, чем обычно, несли службу на каждом сумасшедшем изгибе то ныряющего, то круто вздымающегося шоссе.

Тишина. Только внизу, за спящими темными деревьями, негромко шумело на волнорезах море. Луна, взобравшись повыше, чтобы были видны и горы, и море, сияла величаво и загадочно.

Рокоссовский опустил стекло, и прохладный тугой ветер приятно освежил лицо. Хотелось думать о веселом и радостном. Отпуск только начался, еще много будет таких дней у моря, среди пальм и лавров... Юлия, конечно, еще не спит, ждет и немного волнуется, как всегда, когда его нет долго.

Но мысли невольно снова и снова возвращались к одному и тому же — Польша! И он решил просто и ясно, как и полагается решать все мучительно трудные вопросы:

— Раз надо, значит, надо!

ДОБРЫМИ ГЛАЗАМИ

Рокоссовского любили. И он любил людей смелых и верных, добрых и твердых, умных и находчивых, умеющих самостоятельно мыслить, не боящихся брать на себя ответственность в самые трудные минуты, при решении любых сложных вопросов.

Ему приходилось общаться со многими сотнями людей. Он встречался с разными людьми в самых разных обстоятельствах мира и войны: на поле боя и на учебных полях, под огнем врага и на отдыхе.